Свод
Шрифт:
— А вот по вам, Свод, этого никак не скажешь.
— Что поделаешь, — холодно ответил тот, — день не может удаться сразу для всех.
— Наверняка это так, — охотно согласился Война. — Скажите, …в моё отсутствие что-то случилось?
Англичанин снова тяжело вздохнул:
— Мы немного повздорили с Эшенбурком.
— Хм, — устало улыбнулся Война, — интересно, что вы с ним могли не поделить?
— Ничего мы не делили, — поднимаясь и протягивая руку к кувшину, недовольно прокряхтел Ричмонд. — Что можно делить с этим шпионом…? — пират с трудом поднял пустую посуду и, попытался извлечь из тонкостенной глиняной бутыли хоть что-то, задрав голову вверх и, поболтав ею над широко разинутым ртом. В момент, когда он совсем разуверился в том, что из этой посуды можно получить ожидаемое, казавшаяся пустой ёмкость неожиданно и подло плеснула липкими остатками вина прямо ему на грудь. Взбешённый этим Ричмонд тихо зарычал, и медленно отведя бутыль в сторону, прошипел:
— Чш-ш-шёрт. Что за невезение…?
Якуб забрал у пирата злополучную посуду и поставил её от греха подальше у двери. На англичанина было жалко смотреть. Вялыми и неуверенными жестами он тщетно пытался отряхнуть с одежды бурые винные капли. Всё напрасно. Дорогое терпкое вино, едва попав на светлую ткань, совершенно испортило сорочку.
— Так это по этому поводу вы напились? — снисходительно улыбаясь, попытался отвлечь англичанина от бесполезного занятия Война.
В ответ на это Свод только скорчил недовольную гримасу:
— Напился, …потому, что напился. И этот учитель тут совсем не причём. Кстати, представляете, он так и не сознался в том, что наушничает…
Наступила немая сцена. Какое-то время Якубу даже казалось, что сказанное Сводом ничто иное, как просто пьяный бред, однако, взглянув в лицо пирата, молодой хозяин мельницкого замка понял, что всё гораздо серьёзнее. Поднимающийся ветер тревоги моментально развеял лёгкую дымку расслабленности и неги, окружавшую молодого человека. Якуб, всё ещё не до конца веря услышанному, стал напротив Свода:
— Что вы такое говорите? — неуверенно, спросил он. — То есть вы сказали Эшенбурку о том, что …подозреваете его?
Ричи скорчил кривую рожу и шумно засопел носом:
— Ху. …Такой я дурак, — прогнусавил он. — Как же. Я дал ему понять…, в общем, этот мистер-хлыст не игрок. Так, мелочь. Хотя и старательно вытягивал из меня откровения. — Свод внезапно сбросил с себя пьяную томность, — Якуб, а не причаститься ли нам?
Взгляд в ответ молодого пана говорил сам за себя.
— Понятно, — недовольно принял отказ Ричмонд, — обойдёмся без причастия, как говорится, сначала дело. Так вот, на все его хитрые намёки и доводы я отвечал только то, и вы, Якуб и ваш отец просто души не чаете в прозорливой и мудрой политике Жигимонта второго, так что, думаю, всё в порядке…
А потом я напился. Виной тому окружающее меня болото безделья и лени. Я не привык так жить, Война. Но, слава богу, …слава богу. Теперь у меня есть возможность хоть куда-нибудь выплеснуть то, что во мне накопилось за последнее время. Да, — отвечая на появившийся в глазах товарища вопрос, с нажимом произнёс Свод, — я нашёл себе женщину.
Война даже присвистнул от неожиданности. Быстро переварив услышанное, он глубокомысленно покачал головой и обречённо выдохнул:
— Всё же вы воспользовались моментом, Ричмонд. Боже, бедная девушка, бедные все мы…
— Заметьте, — не дал договорить молодому человеку англичанин, — я ничего не говорил о девушке. Я сказал: «женщину». Так что по этому поводу вы можете быть совершенно спокойны, хотя, не стану скрывать, — Свод простецки поднял вверх брови, — напился-то я как раз из-за тоски по всё той же девушке.
— Час от часу не легче, — чувствуя где-то под сердцем всё более разгорающийся огонь негодования, тихо заметил Якуб. — И кто же та счастливица, что забавляет ваше израненное тело, пока невинная душа английского пирата мается страданиями по другой?
Приосанившийся Свод гордо тряхнул слабо придерживающейся оси равновесия головой, отчего взметнувшиеся вверх его тёмные волосы прилипли к взмокшему лицу:
— Во-первых, — хмурясь от мешающих обзору волос, сдержанно произнёс он, — не стоит мне напоминать о моём прошлом, а во-вторых, благородные люди свои сердечные дела не обсуждают…
Иностранец корчил рожи, силясь таким образом убрать волосы с глаз. Служившие ему упором руки убрать было невозможно. Убери упор и тут же рухнешь на постель, а вот лежать-то Ричи как раз уже и не мог, его начинало мутить.
Якуб недовольно сжал губы. Зрелище представлялось ему весьма жалким.
— Зато, — глядя на потуги англичанина, сдержанно произнёс Война, — я смотрю, благородным людям под стать напиваться? Мне кажется, вы намереваетесь …срыгнуть на пол излишки болтающегося в вас пойла? Нет уж, мистер, увольте меня от этого зрелища. Прощайте. Я пришлю Казика…
С этими словами Якуб покинул комнату. Свод сосредоточенно засопел, выравнивая своё шаткое положение и вскоре, наконец, нормально сел. «Было бы всё так просто…», — вспоминая последние слова Войны, горько произнёс пьяный пират.
Долгие годы ромовой диеты, скрашенной постоянной качкой так закалили его крепкий организм, что выпей он даже стакан настоящей отравы, что, к слову сказать, однажды с ним и случилось, всё равно всё переварится в его здоровом нутре, оставив только головную боль, или, в худшем случае, жуткий утренний понос. Пролетит вся эта гадость по кишкам быстрее картечи, а с утра повиснешь над водой, ухватившись за канат, провисишь так до полудня, под всеобщий гогот команды, пока вся гадость не вывалится в море и всё, словно заново родился.
Что тут душой кривить? Ричи прекрасно понимал, что его плохое состояние сейчас никак не связано с тем, что он осушил этот злосчастный кувшин вина. Было что-то ещё…
О том, что с иностранцем творится что-то неладное, Якубу сообщили уже к полуночи. К тому времени вся замковая прислуга уже толпилась у комнаты Свода. Особо смелые и расторопные успели связать его рушниками, распяв на всю длину постели. Женщины молились в голос, отчего обезумевший пират, бился в связке, словно пойманный в капкан дикий зверь. Изуродованное бешенством лицо Ричмонда было забрызгано жёлтой пеной, а злые, волчьи глаза не видели ничего вокруг. Он так рвался куда-то вверх, что порой казалось, будто его тело зависало в воздухе.