Сводные
Шрифт:
Однако она все еще держалась. Стойко держалась до первой недели января, веря, что ей просто нужно пережить ещё немного и приедет отец, чтобы забрать её и Сережу в настоящий мир, а все, что происходило в этой деревне забудется страшным сном. Она ждала с нетерпением, любовно зачеркивая каждый новый день в маленьком календаре, который носила в дневнике вместо закладки. Ведь папа никогда бы не пропустил её дня рожденья.
Новый год они встретили скромно, но весело. Баба Катя испекла торт, а Сережка с Юлей нарядили небольшую сосну, что росла на переднем дворике у дома. Поскольку игрушек у страрухи не было, девочка целую неделю перед праздником мастерила их из бумаги и разрисовывала карандашами. Получилось не так красиво, как обычно выходило наряжать ёлку у Юлиной мамы, но тоже неплохо. Сережка даже похвалил несколько раз.
Девочка совсем не удивилась, что папа не приехал на новый год. Он был очень занят и мог пропустить. Но когда отец пропустил её день рожденья шестого января, девочка сорвалась. Она ждала его с самого утра и до поздней ночи, просидев целый день на подоконнике окна, через которое хорошо видно проселочную дорогу. Она подскакивала на носочки и вытягивалась во весь свой небольшой рост каждый раз, когда с улицы доносился шум машины. Юля отказывалась садиться за накрытый в честь её праздника праздничный стол и резать именинный торт, пока папа не приедет, но все было без толку. Утро сменил обед, а позже и вечер, а он не приезжал. Она знала, что отец ни за что бы не пропустил её день. И то, что он не приехал к ним, могло значить лишь то, что его больше нет. Юлька навсегда запомнит тот момент, когда эта самая мысль поселилась в её сознании. Все сразу встало на свои места. И отсутствие денег и то, что отец за полгода ни разу их не навестил. С побелевшим лицом, она сползла с подоконника и молча ушла в их с Сережкой комнату. Она проплакала всю ночь, утыкаясь лицом в подушку и прикусывая собственные пальцы, чтобы никто не слышал её всхлипов, а утром перебралась в комнату на чердаке. С тех пор она больше не плакала.
Юля просто начала видеть мир в другом цвете — черном. Не было больше хорошего настроения, веселых дней или счастливых моментов. Каждый день был похож на предыдущий: те же насмешки и издевки, которым она не видела ни конца ни края, поскольку разуверилась в том, что папа приедет и спасет её. Ей нужно было научиться жить в этом новом мире и, видит Бог, она пыталась. Учила себя не реагировать на грубые слова и колкие замечания, которые, казалось, по самой душе скоблили острыми камнями. Училась отгораживаться от чужого мнения, от мира, что её окружал. Замыкалась в себе, в книгах, от которых уже тошнило.
Вот и сейчас, глядя на резвящихся парней, Юльке стало так горько, что она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Казалось весь мир жил дальше. Сережка жил дальше, а она не могла. Зациклилась на своей трагедии, не понимала, как пережить всю ту боль, что довелось испытать. В одной из книжек, что она прочитала, говорилось, что дети легче переживают душевные травмы. Перерастают их, забывают. Почему же она не могла ничего забыть? Почему каждый день умирала от боли, что не позволяла дышать полной грудью с того самого дня, как увидела тела под черными мешками у горящего дома?
Должно быть она слишком сильно погрузилась в собственные мысли, поэтому резкий радостный крик Мишки о том, что он что-то обнаружил, настолько оглушил и обескуражил её, что она невольно подпрыгнула на лавке, на которой сидела. Наверное, дернулась сильнее, чем думала, поскольку лодка сильно качнулась в сторону, и вскочившая на ноги для равновесия Юлька упала за борт.
Сережа никогда не забудет то мгновенье, когда он выплыл из воды и увидел, что лодка пуста. Его мозг даже толком отреагировать не успел, а он уже греб изо всех сил в её направлении. Нет, Юлька умела плавать и довольно неплохо, иначе он бы её в лодку не взял. Он бы ни за что и никому не признался, но ему приходилось грести как умалишенному, чтобы опережать её на доли секунды, когда они соревновались — так хорошо она плавала. Однако некий тягучий ужас, что поселился в его грудине, когда он не заметил её в лодке, заставил его еще быстрее передвигать руками и ногами. Он подплыл к лодке, собираясь отругать её за то, что не послушала его, но девочки не было на гладкой поверхности воды.
Руки и ноги задрожали, когда он вздохнул полную грудь воздуха и нырнул. Помогло, что он взял у Михи маску для ныряния, иначе не разглядел бы ничего в грязной воде. Он нырял, выныривал, с остервенением заполнял воздухом легкие и снова нырял под воду, боясь даже допустить мысль, что не найдет её. Никак не мог он Юльку потерять! У него кроме неё никого и нет больше. Она ж одна осталась.
Слезы жгли глаза, но у него не было времени, чтобы промывать маску, поэтому он заставлял себя сдерживаться. Верил, что у него все получится. Молился этому, сам не зная, что именно и у кого просил. А потом, когда в очередной раз занырнул, увидел тонкое тельце на самом дне.
Сейчас спроси его, он бы не сказал, как вытянул её на берег. Откуда взялись силы протащить её на себе, крепко держа за длинные волосы и руки несколько десятков метров, не понимал. Смог нормально вздохнуть только когда скинул её на песок. Она не дышала. В панике, он прижался ухом к её синим губам, надеясь уловить хоть какой-то хрип, прислушался к сердцебиению, положил пальцы на шею, проверяя пульс. Он прощупывался. Слабенький, словно бабочка крылышками, он бился об его пальцы. Это придало парню сил и надежды. Он положил ладони ей на грудь и начал ритмично нажимать, как показывали им в школе. Потом закинул ей голову и выдохнул весь воздух, что был у него в легких ей в губы. И ещё. И еще раз. Снова начал давить на грудь. Снова выдыхал ей в губы. И молился. Молился Богу, просил родителей помочь ему. И снова давил и выдыхал воздух в неё. Губы девочки немного потеплели от его усилий, но она по-прежнему не шевелилась под его попытками её оживить. В отчаянье, Сережа схватил её за плечи и крепко обнял, начал бить кулаками в спину, сжимать её в своих руках. Наверное, звал её по имени. Наверное, плакал. Понял это только после того, как пришел в себя, услышав, как она закашлялась. Девочка согнулась через его руку и её вырвало грязной речной водой. Красные глаза Юльки заслезились, когда с её губ сорвался первый громкий всхлип. От облегчения Сережка крепко обнял её, так сильно прижимая к себе, что у девчонки затрещали кости под его руками.
— Ты зачем в воду полезла, дурочка? — спросил Сережа, когда они возвращались домой.
С того момента, как он вытащил её из воды прошло не больше получаса, но этот вопрос впервые пришел к нему в голову. До этого думал лишь о том, как переодеть её в свои вещи, чтобы не замерзла, и отвести домой. А теперь, когда они шли через пролесок, вдруг задумался над тем, что произошло.
— Я не специально, — прошептала Юля, севшим голосом. — Равновесие потеряла и упала.
— Тебя ж в детскую команду Олимпийского резерва по плаванью звали, — вспомнил он. — Почему же начала тонуть? В конце концов, почему на помощь не позвала?
Юля промолчала. Но в этом молчании было столько слов, что Сережа понял каждое, что она не смогла произнести. Он резко остановился и, схватив её за плечи, развернул к себе.
— Ты что специально не стала плыть? — заорал он так громко, что распугал всех птиц, до этого мирно сидящих на ветках.
Юля, удивленная его реакцией, замерла. Она не могла отвести взгляда от его глаз, горящих сейчас такой синевой, что становилось страшно. Столько гнева виделось в них, столько злобы, что, не в силах смотреть в них, она потупила свои глаза к земле.
— Какая разница, — прошептала она, не находя в себе сил поднять взгляд к его лицу. Почему-то именно теперь стало стыдно. — Кому я нужна?
Гнев овладел каждой клеточкой Сережкиного тела, когда он вздернул девчонку так, что чуть руку ей из сустава не вырвал.
— Что ты несешь? — орал он, не заботясь, что кто-то мог его услышать. — Кому ты нужна? Кому нужна? Ты дура, что ли, Юля? Что значит, кому ты нужна? А ты обо мне подумала? Что я буду делать? У меня же кроме тебя никого не осталось?