Своя Беда не тянет
Шрифт:
Бизон купился, сдался и накурился. Строит из себя праведника, но ничего нет проще, чем поймать его на «слабо». Когда после второй затяжки моя крыша безнадежно отделилась от тела, я поняла, что Серега был не прав. Я поняла, что есть принципиальная разница между табаком и коноплей.
А, может, у голландцев крыши крепче?
Или конопля мягче?
Дрянь трава, одним словом.
Никогда в жизни мне не было так феерически весело и так невыносимо стыдно потом за последствия. Никогда так близко не светила мне скамья подсудимых. Я так думаю, что не дай бог жить там, где каждый может безнаказанно обкуриться травы, когда захочет.
На работу я сегодня не
Короче, на работу сегодня я не пошла. Я приехала домой, и, не обнаружив в квартире ташкентских девушек, сварила себе кофе — такой, какой люблю: из трех сортов зерен, без сахара, но с корицей. С тех пор как Бизон сбежал через балкон, я стараюсь ловить кайф от одиночества и независимости. У меня это почти получается, только я стала замечать за собой, что вечерами жду, когда балконная дверь откроется, и Бизя шагнет с мороза в теплую квартиру, впустив клубы холодного воздуха, зажав под мышкой стопку тетрадей, которые нужно проверить к утру. Шагнет, и, не заметив меня, пройдет на кухню. И просидит весь вечер ко мне спиной, словно я мебель, которой стукнуло далеко за шестнадцать. Он сбежал без вещей, он даже не зашел за ними. Ходит в потрепанной демисезонной куртке, висевшей в сарае, в одних штанах и одной рубашке. Ему мало надо. В отличие от меня. Мне нужно все и желательно сразу. Он это знает, потому и удрал через балкон, расписавшись в своем бессилии. Нет, не бессилии, а нежелании…
В общем, на работу я не пошла. И звонить туда не стала. А зачем звонить, если и так все поймут, что я на задании. А я и есть на задании. Если порыться в этом «грибановском» деле, то можно написать сенсационный материальчик, порешав при этом свои проблемы. Напившись кофе так, что почувствовала его возле ушей, я пошла к соседу Сереге.
Он, конечно, был занят. На массажном столе возлежала клиентка лет двадцати в одних стрингах. Серега всегда уверял, что клиентка для него не женщина, а просто тело — «мясо и кости», только почему-то всегда это тело принадлежало блондинкам лет двадцати. Все как одна они боролись с целлюлитом и платили Сереге за сеанс немалые деньги. Просто представить себе не могу, чем бы зарабатывал он на жизнь, если бы человечество не придумало проблему «апельсиновой корки».
— Ты говорил, Серега, — начала я с порога, — что «ракету»
— Тс-с! — Серега округлил глаза в неподдельном ужасе. Он держал на весу блестевшие от массажного масла руки и всем своим видом показывал, что не намерен сейчас со мной беседовать на щекотливые темы, и уж тем более впускать в квартиру.
— Ты говорил, Серега, — я отодвинула его накачанное постоянным физическим трудом тело — «мясо и кости»! — и прошла в комнату. Блондинка скосила на меня подведенный глаз. Я сунула ей под нос какой-то журнал.
— Знаете, девушка, по новой методике, каждые пять минут нужно делать перерыв в разминании мышц. Но это стоит дороже.
— Я заплачу, — кивнула блондинка и уткнулась в журнал.
— Ну, вы даете, коллега! — восхитился Серега и повел меня на кухню, где на подоконнике буйствовали зеленью кусты индийской конопли.
— Ты говорил, что «ракета» — твое изобретение? — повторила я вопрос.
— Ну, в общем, в какой-то мере… Принцип, конечно, известный…, чтобы из маленькой дозы извлечь наибольшую пользу… — Серега вытер вафельным полотенцем руки. — Можно сказать, я эту идею усовершенствовал, наперсток придумал и как закрепить…
— Понятно, тогда скажи, откуда такая «ракета» могла появиться в школе? — Я помахала перед его носом бутылкой, которую прихватила с собой. Серега взял ее, мечтательно понюхал и сообщил:
— Да, палево реальное. Это, наверное, Лялька-зараза своим клиентам рассказала, как экономичнее траву расходовать и быстрее кайф словить.
— Кто это, Лялька-зараза?
— Цыганка, которая ганджубасом торгует. У нее свои покупатели-оптовики есть. А те, в свою очередь, своих клиентов имеют — тех, кто непосредственно употребляет. Вот они и учат друг друга всяким приспособам. Я Ляльке «ракету» как—то показал в действии, она и растрепала всем.
— В долг она работает?
— Нет, только за наличку. В день до десятка тысяч имеет. Вот те, кто потребителям дозы продает, уже, бывает, в долг работают. А Лялька… она скидки хорошие дает, если ты ей понравился. А если так понравился, что она и переспать с тобой не прочь, то можно и бесплатно партию срубить. — Серега потупился, как красна девица, из чего я должна была сделать вывод, что именно таким способом он и получает свой вожделенный ганджубас.
— Фамилия Грибанов тебе ничего не говорит?
— Грибанов? Да она всем обо всем говорит. Ты что — сбрендила? Или место работы сменила и все забыла? — Серега заговорил в полный голос, забыв, что в соседней комнате томится клиентка, готовая отвалить ему денег за простой. — Грибанов — начальник департамента здравоохранения мэрии! Это все знают, для этого и журналистом быть не надо.
— Начальник? В мэрии? Дура я, дура.
— А какая связь между Лялькой-заразой, «ракетой», Грибановым и тем, что ты дура?
— Не знаю. Говори адрес Ляльки.
— Да не будет она с тобой разговаривать.
— Будет. Ты ей сейчас позвонишь и скажешь, что она будет со мной разговаривать, — я сунула ему в руку свой мобильный.
— Не понял, — нахмурился Серега. — Это что, для газеты? Я в эти игры не играю. Ты же всех наших заложишь, мне потом в городе никто ганджубас не продаст. Не-е, Элка, я в эти игры…
— Сына у Грибанова убили, а отоваривался сыночек, скорее всего у этой Ляльки, потому что приспособа эта, «ракета», по школе гуляла, — забормотала я, не слушая Серегу. — Сыночек был красавчик, малолетний, правда, но скидочку наверняка имел у этой знойной Ляльки. Как ты думаешь, за долги его могли грохнуть? Что они там не поделили — деньги или Лялькино цыганское тело?