Святая, смешная, грешная
Шрифт:
– Вон слева вдали. Видишь, лампочки мерцают? Это и есть наш посёлок. Думал, вечерком проскочим без пробок, а уже более двух часов в дороге, – сказал Костя, поводя уставшими плечами.
Константин притормозил у шлагбаума. Охранник прищурившись заглянул в приоткрытое окно джипа, узнав хозяина одной из дач. Полосатая красно-белая рука шлагбаума взметнулась вверх, приветствуя и пропуская нас. Медленно и чуть слышно шурша шинами, наша машина, как ночной вор, пробиралась по гравийной дорожке посёлка.
Посёлок насчитывал четыре улицы, вдоль которых ровными рядами возвышались строения. Всего их было, наверное, больше сотни – больших и не очень, кирпичных и деревянных. Одни прятали фасады и своих хозяев за высокими заборами, за которыми невозможно было рассмотреть красоту клумб, альпийских горок, фонтанов.
Кое-где слышался смех, музыка, в воздухе разносился узнаваемый запах шашлыка, который невозможно спутать ни с одним другим запахом в мире – будь то американские барбекю, хвалёные немецкие сосиски или арабская шаурма. Мне кажется, шашлык пахнет по-иному – более тонко, вкусно аппетитно… Недаром от одного даже слова «шашлык» текут слюнки, мы закрываем глаза, а на лице появляется улыбка… Возможно, всё это происходит потому, что слово «шашлык» у нас всегда ассоциируется с выходными, природой и хорошим настроением.
Дача Кости находилась на последней улице, в самом углу поселка. От леса её отгораживал только высокий металлический забор и, наверное, именно поэтому и улица носила название Лесная. Уставший за двухчасовую толкотню в пробке, двигатель машины благодарно затих. Мы одновременно распахнули двери авто, впустив свежий, по особому пахнущий ночной сентябрьский воздух. Выйдя из машины и подняв руки вверх, вдохнув полной грудью свежайший, пьянящий воздух осеннего леса, я задрала голову вверх – где-то там, далеко-далеко, улыбалась луна. Бегущие по небу лёгкие облака иногда закрывали её, погружая поселок и нас с Костей в полную темноту. Словно желая помочь этой молодой луне, Константин зажёг несколько не очень ярких светильников по периметру забора. Тихо пикнув сигнализацией, джип коротко подмигнул нам габаритами ламп, пожелав приятной ночи.
Костя шёл по узкой, выложенной из плитки дорожке, на ходу звеня ключами, доставая их из борсетки. Я же брела по упругой, коротко подстриженной траве, по ночной росе, отдавая земле усталость от беготни по магазинам, офисам, от дефилирования на каблуках, бесконечного «давления» то на газ, то на тормоз в городских пробках.
– Дорогая, ты идешь? – послышался его тихий голос.
– Да, да, я сейчас приду, – ответила я из темноты.
Мои полукеды, вдоволь напившись росы, выпрыгнули на дорожку. Луна, как добрая подружка, освещала путь, ведя и маня меня за угол дома, в темноту сада. Дача была одноэтажная, с небольшой мансардой, построена в стиле шале из круглых цвета темного шоколада бревен. Натуральная черепичная крыша волнами сложенного домино спускалась с одной стороны до самой земли, делая дом нестандартным и, одновременно, эргономичным. Длинное «крыло» крыши вверху опиралось на вертикальную стену, другим краем почти касалось земли, деля дом на две части. В этой части дома находилась веранда – та её часть, которая выходила в сад, была полностью застеклена и имела такую же стеклянную дверь. На веранду можно было попасть как из сада, так и из двух прилегающих к ней комнат.
В аквариуме веранды появился Костя. Сухие, уложенные в камине дрова, вспыхнули, заплясав языками пламени, выхватывая из темноты и разбрасывая по стенам Костин силуэт. Его изломанная тень, скользнув по стенам, длинными руками открыла бутылку вина. Налив вино в бокал, он вытянул руку. Было непонятно, то ли он любуется, глядя через малиновое вино в бокале на огонь, то ли предлагает его мне, приглашая войти в дом. Я подошла к витрине стекла. Близко. Так близко, что тепло моего дыхания образовало на стекле запотевший круг, на котором я тут же нарисовала сердечко. Костя улыбнулся и, открыв стеклянную дверь, протянул мне руку.
Камин тихо потрескивал, играя пламенем на лицах, весёлыми искорками прыгая в наших глазах. Пахло костром, вином и любовью. Я стала с интересом разглядывать помещение. Вероятнее всего, Костя, бывая на даче, проводил большую часть времени здесь, в этом зале, у камина. Над камином была установлена полочка, на которой были расставлены в ряд всевозможные медные предметы – пара чайников
Оседлав один из подлокотников дивана, в одной руке держа бокал с вином, ладонью другой руки похлопывая по нему, как по крупу лошади, как бы приглашая Костю пуститься в любовное путешествие, я с ревностью подумала: «Интересно, сколько тел, спин падало на этот диван под штурмом Костиных глаз, под медленной, но неотвратимой осадой его рук? Скольких он завоевал своими губами, языком, взяв их в свой сладостный плен?»
Костя стоял недалеко от камина, опершись локтем одной руки о стену с декоративной штукатуркой цветом в тон диванам, во второй держал узкий бокал на длинной ножке с красным вином. На нём были светло-голубые джинсы, белый из тонкой шерсти пуловер с вырезом мысиком и поднятыми до локтя рукавами. Близость камина делало вино в бокале малиновым, и оно отбрасывало искрящееся пятно на пуловер Кости – туда, где жило его сердце. Этот малиновый зайчик вздрагивал от потрескивания дров в камине, как от выстрела охотничьего ружья, и начинал метаться по белому полю Костиного пуловера, ища приюта.
Дрова в камине потрескивали и, прогорая, оседали, посылая вверх сноп искр. Костёр медленно умирал. Его редкие слабеющие языки, сопротивляясь из последних сил, бились в камине, пытаясь вырываться на свободу, в последнем порыве даря людям своё тепло, надежду, свою искренность…
Я по-прежнему сидела верхом на подлокотнике дивана, с интересом и удовольствием наблюдая за Костей, его движениями, наклоном головы, за тем, как он непринужденно и одновременно грациозно пьет вино. Дрова в камине последний раз вздохнули слабейшим пламенем и затихли. Костя взял коробок спичек, которыми ещё час назад разжег камин. Это были специальные длинные спички для розжига камина или костра. Отставив в сторону недопитый бокал, он чиркнул спичкой. Огонёк был настолько мал и слаб, что осветил только его лицо и вытянутую, как при взмахе дирижерской палочкой, руку. Его рука двигалась медленно и плавно, зажигая одну свечу за другой, рождая музыку огня и света. Свечей было много – больших и совсем маленьких, тонких и толстых. Они стояли везде – на полу, на всевозможных полочках и декоративных выступах, находящихся на разных уровнях стены… Маленькие язычки пламени заплясали, выхватывая из темноты наши тела, движения, предметы интерьера. Эти магические пляшущие язычки и запах плачущего воска ещё больше придавали комнате какое-то языческое, ритуальное таинство.
В углу, недалеко от дивана, на возвышении, скрытым темнотой – возможно, это был небольшой столик или тумбочка – лежала рысь. Сказать, что это было чучело, не поворачивался язык. Ранее я слышала от Кости, что это уникальная работа, что у этого чучела искусственные стеклянные глаза, произведенные какой-то известной бельгийской фирмой… Уникальность этих глаз заключалась в том, что их невозможно было отличить от настоящих – они «умели» следить за движением, ходьбой, перемещением человека. Где бы ты ни находился, они смотрят на тебя, Ваши взгляды обязательно встретятся. Создавалось красивое и одновременно слегка жутковатое впечатление охоты – охоты, когда жертвой являешься ты. Если смотреть на рысь, не отрываясь несколько секунд, то начинало казаться, кисточки на её ушах напряженно подрагивают, ещё мгновение – и она окажется на пружинистых лапах, готовая совершить свой прыжок. В её глазах читалось соперничество, претензии на территорию. На Костю. Встав с дивана, я медленно подошла к рыси. Сделав глоток вина, запустила пальцы в её густую буровато-рыжую в пятнах шерсть. Пламя свечи отразилось в её зрачках, сделав их угрожающими. Наши взгляды встретились – взгляды двух кошек. Ведь я тоже была из породы кошачьих, но, возможно, даже более опасной, хитрой, умной… Я не была готова уступать или делить Костю. Это мой самец. «Доказать? Смотри!»