Святилище
Шрифт:
– Джек, убери от меня свою шлюху.
Гоуэн двинулся грузно, словно внезапно подхлестнутая неуклюжая добродушная лошадь.
– Послушайте, - сказал он.
Лупоглазый выпустил две тонких струйки дыма.
– Мне это не нравится, - сказал Гоуэн.
– Вы знаете, с кем говорите? Он продолжал свое грузное движение, словно не мог ни прервать его, не завершить.
– Мне это не нравится.
Лупоглазый, повернув голову, взглянул на Гоуэна. Потом отвернулся, и Темпл внезапно сказала:
– В какую реку вы упали в этом костюме? Вам не приходится сбривать его на ночь?
– И, подталкиваемая Гоуэном, понеслась к двери, голова ее была повернута назад, каблуки выбивали
– Ты что же, хочешь...
– прошипел Гоуэн.
– Подлая ты тварь!
– вскричала Темпл.
– Подлая ты тварь!
Гоуэн втолкнул ее в коридор.
– Хочешь, чтобы он снес тебе башку?
– Ты боишься его!
– крикнула Темпл.
– Боишься!
– Тихо ты!
Гоуэн схватил ее и затряс. Ноги их скребли по голому полу словно бы в каком-то несуразном танце, потом оба они, вцепясь друг в друга, привалились к стене.
– Полегче, - сказал Гоуэн.
– Опять взболтаешь во мне все это пойло.
Темпл вырвалась и побежала. Гоуэн прислонился к стене и видел, как она тенью шмыгнула в заднюю дверь.
Темпл забежала в кухню. Там было темно, лишь из-за печной заслонки выбивалась полоска света. Повернувшись, Темпл выбежала оттуда и увидела Гоуэна, идущего к сараю. Хочет выпить еще, подумала она; снова будет пьян. В третий раз за сегодня. В коридоре стало темнее. Темпл стояла на цыпочках, прислушивалась и думала. Я голодна. Я не ела весь день; вспомнила университет, освещенные окна, пары, медленно идущие на звон возвещающего ужин колокола, и отца, сидящего дома на веранде, положив ноги на перила и глядя, как негр стрижет газон. Осторожно пошла на цыпочках. В углу возле двери стоял дробовик. Темпл встала рядом с ним и начала плакать.
Вдруг утихла и затаила дыхание. За стеной, к которой она прислонилась, что-то двигалось. Оно пересекло комнату мелкими неуверенными шагами, которым предшествовало легкое постукивание. Вышло в коридор, и Темпл закричала, чувствуя, что ее легкие пустеют, и после того, как выдохнут весь воздух, а диафрагма сокращается, и после того, как грудная клетка опустела, увидела старика, идущего по коридору шаркающей торопливой рысцой, в одной руке у него была трость, другая сгибалась у пояса под острым углом. Бросившись прочь, Темпл миновала его - темную раскоряченную фигуру на краю веранды, вбежала в кухню и бросилась в угол за печью. Присев, выдвинула ящик и поставила перед собой. Рука ее коснулась детского личика, потом она обхватила ящик, стиснула и, глядя на белеющую дверь, попыталась молиться. Но не могла вспомнить ни единого имени Отца небесного и стала твердить: "Мой отец судья; мой отец судья", снова и снова, пока в кухню легким шагом не вбежал Гудвин. Он зажег спичку, поднял ее и глядел на Темпл, пока пламя не коснулось его пальцев.
– Ха, - сказал он. Темпл услышала два легких быстрых шага, потом его рука скользнула по ее щеке, и он приподнял ее за шиворот, как котенка.
– Что ты делаешь в моем доме?
VII
Откуда-то из освещенного коридора до Темпл доносились голоса - какой-то разговор; время от времени смех; грубый, язвительный смех мужчины, охотно смеющегося над юностью или старостью, заглушающий шипение жарящегося мяса на плите, у которой стояла женщина. Темпл слышала, как двое мужчин в тяжелых башмаках прошли по коридору, через минуту донеслись стук черпака об оцинкованное ведро и ругань того, кто смеялся. Плотно запахнув пальто, Темпл высунулась за дверь с жадным, застенчивым любопытством ребенка, увидела Гоуэна и с ним еще одного человека в брюках хаки. Опять пьет, подумала она. С тех, пор, как мы выехали из Тейлора, напивался четыре
– Это ваш брат?
– спросила она.
– Кто?
– сказала женщина.
– Мой кто?
– Она стала переворачивать шипящее на сковородке мясо.
– Я подумала, может, это ваш младший брат.
– Господи, - сказала женщина. Она переворачивала мясо проволочной вилкой.
– Надеюсь, что нет.
– А где ваш брат?
– спросила Темпл, выглядывая за дверь.
– У меня их четверо. Двое адвокаты, один газетчик.
Четвертый еще учится в Йеле. А отец судья. Судья Дрейк из Джексона.
Она мысленно представила отца сидящим на веранде в отглаженном костюме, с веером из пальмовых листьев в руке, наблюдающим, как негр стрижет газон.
Женщина открыла заслонку и заглянула в топку.
– Никто тебя сюда не звал. Я не просила тебя оставаться. Советовала уйти, пока было светло.
– Как же я могла? Я просила его. Гоуэн не захотел, и просить пришлось мне.
Женщина прикрыла заслонку, обернулась и, стоя к свету спиной, взглянула на Темпл.
– Как могла? Знаешь, где я беру воду? Я хожу за ней. Милю. Шесть раз на день. Сосчитай, сколько это будет. И не потому, что нахожусь там, где боюсь оставаться.
Она подошла к столу и вытряхнула сигарету из пачки.
– Можно и мне?
– спросила Темпл. Женщина подтолкнула к ней пачку, потом сняла с лампы стекло и прикурила от фитиля. Темпл с пачкой в руке замерла, прислушиваясь, как Гоуэн и другой человек снова входят в дом.
– Их здесь так много, - сказала она плачущим голосом, глядя, как сигарета медленно разминается в ее пальцах.
– Но, может, когда их столько...
Женщина вернулась к плите и перевернула мясо.
– А Гоуэн опять пьет. Сегодня он напивался три раза. Был пьян, когда я сошла с поезда в Тейлоре, а я под надзором, сказала ему, что может случиться, и уговаривала выбросить кувшин, а когда мы остановились у сельской лавки, чтобы купить ему рубашку, напился снова. Мы проголодались и остановились в Дамфризе, Гоуэн зашел в ресторан, а мне от волнения было не до-еды, и он куда-то исчез, а потом появился с другой улицы, я нащупала у него в кармане бутылку, а он ударил меня по руке. Все твердил, что у меня его зажигалка, а потом, когда уронил ее и я сказала ему об этом, стал клясться, что у него в жизни не бывало зажигалки.
Мясо на сковородке шипело и брызгало.
– Он три раза напивался, - сказала Темпл.
– Целых три раза в один день. Бадди - это Хьюберт, мой младший брат, - грозил избить меня до смерти, если застанет с пьяным мужчиной. А я тут с таким, что напивается трижды за день.
Прислонясь бедром к столу и разминая сигарету, Темпл засмеялась.
– Вам не кажется, что это забавно?
– сказала она. Потом, затаив дыхание, перестала смеяться и услышала потрескивание лампы, шипение мяса на сковородке, шум чайника на плите и голоса, грубые, резкие, бессмысленные голоса мужчин.
– А вам приходится каждый вечер стряпать на всех. Все эти мужчины едят здесь, дом вечерами полон ими, в темноте... Она бросила размятую сигарету.
– Можно я подержу ребенка? Я знаю, как; с ним ничего не случится.
Она подбежала к ящику, нагнулась и достала спящего младенца. Малыш открыл глаза и захныкал.
– Ну, ну; не бойся, ты у Темпл.
И стала качать его, держа высоко и неуклюже в своих тонких руках.
– Послушайте, - сказала она, глядя в спину женщины, - вы попросите его? Я имею в виду - вашего мужа. Он может взять машину и отвезти меня куда-нибудь? Ну как? Попросите?
Ребенок перестал хныкать: Из-под его свинцового цвета век тонкой полоской виднелось глазное яблоко.