Святослав, князь курский
Шрифт:
— Думай, княже, советуйся, — напирали послы, в то же время идя на неслыханные для новгородцев уступки. — Урядись с братцем Всеволо-дом и этот удел оставить за собой, мы согласны.
Договорились на том, что Святослав послал в Киев к брату нароч-ного с письмом, в котором отписал как просьбу новгородских послов иметь его на новгородском столе, так и свои сомнения.
Но брат Всеволод, великий князь киевский, желая иметь под своей рукой такой важный аргумент в княжеских спорах и интригах, как Нов-город, настаивал. Причем не просто настаивал, а в категорическом окончательном варианте. Даже оставить за собой курский удел разре-шил. Нашлись ему «помощники» и в Курске. Значительная часть дру-жинников, желая посмотреть мир да и себя показать, не прочь были от-правиться в Новгород. А еще княгиня Мария, от которой он и ждать такого не мог, судя по тому, как холодны были новгородцы с ней в не-давнем прошлом, и та заявила, что хочет в Новгород.
— Так ты ведь непраздна, — напомнил ей о беременности.
Княгиня Мария к радости обоих уже пару месяцев как была в ин-тересном положении.
— Ничего, — бесшабашно отмахнулась Мария, — в Новгороде бабок-повитух предостаточно… Охулки на руку не возьмут.
— Так дорога… тряско…
— Поберегусь.
Пришлось Святославу Ольговичу, наступив на горло собственной гордости, согласиться. Согласиться согласился, только на этот раз мир-волить с новгородцами уже не собирался. Взятая им из Курска дружина в город за стены детинца не вошла, чтобы не оказаться вместе с князем в заложниках у спесивых новгородцев. Урок первого княжения и ковар-ство смоленского боярства не прошли даром. Остановилось курское воинство в небольшом городище на торговом пути из Смоленска, в по-лучасе езды до Новгорода.
— И до Новгорода близко, — отмечал расторопный воевода Петр, — и очей мозолить строптивым новгородцам меньше будут. А случись на-добность — всегда под рукой.
— Да, место возвышенное, не гиблое, не дрязглое, — соглашался Святослав, предварительно осмотрев окрестности городища. — Новго-родская сторона вся средь лесов да болот лежит, а тут ничего… подхо-дяще. Не то что в сапогах, но и в лаптях можно хаживать — ног не про-мочишь. Знаешь ли ты, — обратился он к воеводе, — что новгородцы, в отличие хотя бы черниговцев, курян и даже киевлян, всегда в сапогах хаживают? Даже самый последний ушкуйник… на плечах рванина, пуп гол, но… в сапогах!
— Знаю. Как не знать…
— Я думаю, от сырости местности.
— Скорее, от достатка, — усмехнулся воевода и, возвращаясь к прежнему разговору, добавил: — А место для дружины ты, княже, вы-брал отменное. И высокое, и сухое, и защищенное. А, главное, что от-сюда можно держать под нашим приглядом торг, особенно хлебный подвоз из полуденных земель, богатых житом. Это немаловажный факт в разговоре с новгородским людом. Ибо если сытый мало кого привеча-ет и разумеет, то голодный на сговор охотнее идет.
— Только не новгородцы, — усомнился князь. — Этим, вообще, ника-кой закон не писан…
— Ну, уж нет, — держался своего воевода. — Голод — не тетка, и нов-городцев заставит быть покладистее.
— Надеюсь, что до такого не дойдет, — не очень-то уверенно выска-зался Святослав.
Со Святославом в город вошли только старшие дружинники, суп-руга Мария да воевода Петр Ильин — всего не больше двух десятков. Княжич Олег, которому шел шестой годок, остался в Курске на попече-нии посадника Власа.
Поначалу все шло ладно да тихо. Князь вместе с нарочитыми и лучшими новгородскими людьми и старшинами концов творил суд на вечах, устраивал на своем дворе пиры и праздники. Новгородцам это поначалу нравилось, и они помалкивали, не трогая князя. Даже согласи-лись с мнением князя поставить посадником бывшего тысяцкого и кума князя, Якуна.
Но вот прошло время. Праздники отшумели, пиры наскучили, и теперь довольно часто между дружинниками Святослава и новгородца-ми стали происходить стычки, причем, не всегда зачинщиками ссор и конфликтов были новгородцы, известные задиры и буяны. Довольно часто курские дружинники, тихонько поощряемые князем, сами первы-ми задирали их, то не пропуская в Новгород купцов с товарами, то по-ложив глаз, на высоких и стройных, как березки, золотовласых новго-родок. Новгородские мужи вначале пробовали жаловаться на нахальных дружинников князю, но тот лишь руками разводил: сами, мол, винова-ты, чести не оказываете, на ссоры вызываете. Потом, видя, что князь не собирается призывать к порядку дружинников, новгородцы все чаще стали хвататься за оружие, защищая свою честь и достоинство. И уже не только появились раненые среди дружинников, но и убитые в ночное время неизвестными. Мало того, несколько раз стрелы, неведомо кем пущенные, противно шелестели у княжеского лица, заставляя того ис-пуганно морщиться. А на бесконечных вечах, проходивших чуть ли не ежедневно в Новгороде, все чаще и чаще стали раздаваться призывы к расправе над князем.
Даже слепому было понятно, что зрел заговор. Святослав это ви-дел, потому по совету старшей дружины и преданных ему новгородцев призвал часть своей дружины в детинец для пущей безопасности. И хо-тя решение князя было правильным, но оно только лишь масла в огонь полило, так как новгородцы и не думали затихать.
Стояла тихая летняя ночь, теплая и даже душная, но беззвездная, с затянутым темными тучами небом, как бывает перед дождем, нарушае-мая лишь изредка далеким глухим уханьем филина, мышкующего на лесистых окраинах Новгорода и время от времени пугающего своим уханьем запоздалых путников, ночных татей да беззубых старух, стра-дающих бессонницей, заставляя их мелко креститься. Да, в Новгороде стояла ночь. И князь Святослав, намаявшись за длинный до бесконечно-сти день с непонятливой челядью и горлопанистыми новгородскими людишками, в очередной раз требовавшими суда над его дружинника-ми, будто бы беспричинно побившими сына старосты Людиного конца, крепко спал в своей опочивальне. Спал в обнимку с княгиней Марией, разметавшей невидимые пряди золотых волос по лебяжьего пуха по-душкам. Князю снилась сеча то ли с половцами, то ли с Мономашичами — трудно понять в быстроменяющемся калейдоскопе расплывчатых лиц и событий, когда в ворота теремного забора кто-то настойчиво начал стучать.
Полусонный страж, стоявший, опершись на древко копья у ворот, долго не хотел открывать узкое сторожевое окошко, обитое для пущей прочности кованой железной пластиной, чтобы узнать, кого это принес-ло в ночную пору и что ему надобно во дворе князя. Однако стук не смолкал, и стражу пришлось, чертыхаясь и на чем свет стоит кляня ноч-ного гостя, открыть окошко.
— Кого это нечистая принесла? Ночью честные люди, все добропо-рядочные христиане спят, только вампиры, вурдалаки да ночные тати по ночам и шастают, пугая честной народ.
Но, услышав, что стучатся люди посадника Якуна, сменил гнев на милость, ворчать перестал, хотя для порядка и спросил:
— Что надобно вам в ночную пору? Светлого дня подождать, что ли, не могли?
— Так беда не ждет! — последовал короткий ответ. — Отворяй скорее калитку, пока еще жив вместе со своим князем.
В словах говорившего неподдельная тревога, но страж, верный на-казу десятского, открывать небольшую калитку в воротах не спешил.
— Обождите чуток. Надо десятнику доложиться… ему решать, — пробурчал страж, сгоняя с себя дремоту и неторопко направляясь к старшему караула. — Без него никак… Порядок — есть порядок…
— Смотри, чтобы поздно не было!.
Пока воротный страж препирался с посланцами посадника Якуна, десятский Фрол, огромный, как медведь-шатун, разбуженный стуком, сам спустился вниз. Так что идти за ним воротному ратнику не при-шлось.
— Что за шум, а драки нет? — недовольным и скрипучим спросонья голосом строго спросил он.
— Говорят, что от Якуна… — поспешил доложить причину ночного шума страж. — Стучатся… Бают: беда князю грозит…
Не расспрашивая больше стража, Фрол подошел к окошку и о чем-то недолго обменивался словами со стучавшимися людьми.