Святослав, князь курский
Шрифт:
Уже находясь в Курске, Святослав Ольгович узнал, что новгород-цы слово свое сдержали: они доставили до веча Якуна и Прохора жи-выми, хотя и изрядно побитыми. Вече сначала приняло решение о казни Якуна и Прохора привычным способом — сбрасыванием в Волхов с мос-та, но тут вмешался епископ Нефонт, предложивший взять с них денеж-ный штраф, заточив обоих в узилище.
В итоге споров и криков вече, в конце концов, приняло решение взыскать с бывшего посадника Якуна 1000 серебряных гривен, а с его брата — 500, самих же отправить в узилище при монастыре. Семьи братьев оставили на свободе, сохранив за ними и рухлядишко с хозяй-ством, дома в градском посаде да склады с мастерскими.
«Слава Богу, — переживал Святослав Ольгович за своих новгород-ских друзей-сторонников, — что хоть стараниями епископа семьи несча-стных сидельцев бедствовать не будут, перебьются до освобождения кормильцев. Иначе вообще беда. Ну и новгородцы, ну и ушкуйники… Ничего святого для них нет».
Если с новгородскими доброхотами и сподвижниками Святослава все более менее определилось, то в личных делах не очень. От потрясе-ний и тряски во время бегства, когда впопыхах не было времени забо-титься о благополучии плода, сильно заболела супруга. Открылось кро-вотечение. Ни молитвы о здравии в курских храмах, ни заговоры на ру-ду-кровь старух-ведуний, ни их отвары из трав и кореньев, не помогли. Мария лишилась плода. Обессиленная мучениями, она лишь виновато улыбалась Святославу, когда тот заходил к ней в опочивальню, чтобы проведать да спросить о здоровье. Оба, маясь, оплакивали потерю ребе-ночка: Мария часто в голос, не стесняясь слуг и домочадцев, Святослав по-мужски молча, темнее лицом да тускнея очами.
Всеволод Ольгович, узнав о бегстве брата из Новгорода, был не только расстроен этим обстоятельством, но и рассержен. Так как, нов-городцы, попросив сначала у него на свой стол шурина Святополка Мстиславича, сына Мстислава и Любавы Дмитриевны Новгородки, в последний момент отказали и ему, откупившись дарами. Святополк хоть был и из Мономашичей, но все же родственник — сводный брат княгини Агафьи, да и киевского князя держался, как и старший брат его, Изяслав. Поэтому он в определенной мере устраивал Всеволода Ольго-вича. Но не срослось, не вылепилось. Взяли же себе новгородцы князя у противной стороны: вдругорядь у суздальского князя Юрия Владими-ровича — сына Ростислава.
Разгневанный таким поворотом дела, предпочтением его отпрыску младшей ветви, Святополк в отместку коварным новгородцам занял со своей дружиной город Торжок, находившийся во владении Новгород-ской земли, чем вновь усугубил и без того натянутые отношения между Всеволодом Ольговичем и потомками Мономаха. К тому же Ольговичи остались не только без новгородского стола, но и с враждебно настро-енными к ним новгородцами.
— Что ты наделал! — вычитывал киевский князь Святославу Кур-скому, когда тот с сыном Олегом, которому исполнилось шесть лет, и он уже был отдан на обучение грамоте и воинскому делу, прибыл в Ки-ев. — Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Мы не только одного из лучших княжеств в Руси лишились, но и могущественных врагов себе нажили.
Предвидя подобный неприятный разговор, Святослав Ольгович всячески оттягивал поездку к старшему брату. Но вот пришлось ехать. И не просто ехать, а на свадебный пир по случаю выдачи замуж дочери Всеволода, пятнадцатилетней Звениславы, за сына польского короля Владислава, Болеслава Владиславича Кудрявого. Событие не просто семейное, но и государственное. И проигнорировать его, не прибыть с подарками для поздравления молодых было просто невозможно — вста-ла бы кровная обида не только с братом Всеволодом, но и с его новыми польскими родственниками.
Курский князь прибыл в Киев с сыном и старшей дружиной, так как княгиня Мария после болезни была слабой, только-только начавшей приходить в себя после горя, постигшего их семью. Вот и осталась в Курске. С первой же супругой, Еленой, от которой он все больше и больше удалялся, ехать не стоило по иным соображениям, чтобы избе-жать пересудов, укоризненных взглядов, а то и откровенных насмешек. Да та и сама не пожелала бы такого. И, вообще, как доносили князю верные люди, она в последнее время больше тянулась к церкви, чем к мирской жизни.
Разговор между братьями происходил один на один в опочивальне великого князя, вдали от чужих глаз и ушей, так что оба Ольговича, не присаживаясь за большой дубовый стол или на лавки, стоявшие вдоль стен, стоя посреди помещения, в выражениях особо не стеснялись. Вре-мя от времени то один, то другой подкрепляли свои слова жестикуляци-ей рук, мимикой лиц. Особенно усерден в этом был хозяин опочиваль-ни, Всеволод. Оба в отцову породу высокие, грузные, с багровыми ли-цами и взъерошенными рыжеватыми бородами. В праздничных портах и рубахах, изрядно украшенных цветным шитьем по вороту и подолу, при богатых поясах, но без мечей: на пиршество съехались, а не на поле брани.
— Брат! — оправдывался Святослав, — если бы ты знал, что за народ новгородцы, ты бы на меня так не кричал. Это не люди, а исчадие ада! Вечно всем недовольны, вечно крикливы, вечно им враги да измены всюду мерещатся! А уж как жадны, как завистливы, только Господу Богу известно… Не могу я с ними! Не могу!
Святослав хотел напомнить брату, как новгородцы держали в за-ложниках не только его супругу, но и самого митрополита, но Всеволод опередил, не дал:
— А вот Ростислав Юрьевич, Мономашич, смог!
Горечь и досада переполняли слова Всеволода, так как все выстро-енные им планы рушились.
— Надолго ли? — скривил губы в ироничной усмешке курский князь, скривил так, словно яблоко зеленое да вязко-кислое куснул. — Ты, брат, чем попрекать, лучше бы к Курску моему какой никакой городок добавил из свои владений… хотя бы Новгород Северский… или Пере-яславль. Слышал, там недруг мой, Андрей Владимирович, [95] недавно преставился. Вот бы ты брату своему и порадел… [96]
95
Андрей Владимирович (ок. 1102–1141), сын Владимира Мономаха, князь переяславский, прозванный Добрым, умер 20 января 1141 г.
96
Порадеть — в данном случае оказать услугу.
— О Новгородке Северском, возможно, подумаю, — сменил гнев на милость Всеволод, — но о Переяславле даже и не заикайся, даже не меч-тай: отдан уже Вячеславу Владимировичу, князю туровскому.
— Мономашичу?! — усмехнувшись, уколол язвительным взглядом брата Святослав. — Не пойму я тебя, Всеволод Ольгович: то ты меня бранишь за то, что новгородский стол к Мономашичам отошел, то сам по собственной воле Переславль их роду отдаешь, обойдя не только меня, но и брата нашего Игоря… А ведь ранее Переяславль ты Игорю обещал! Ведь было?