Святой и грешница
Шрифт:
— Да, конечно, но, во-первых, войска императора понесли позорное поражение от гуситов и сбежали как разбойники, что вряд ли является поводом для празднования! А во-вторых, его масштабы! Ты даже представить себе не можешь, сколько гульденов епископ разбазарил, чтобы вести себя как император! Ничего не меняется, абсолютно ничего. И теперь совет вынужден принять очень непростое решение.
Он выглядел таким мрачным, что Элизабет с интересом взглянула на него.
— Какое решение?
— Капитул приказал совету города передать ему ключи от ворот и башен.
Элизабет хотела сказать: «Передать пару ключей каноникам? Ну и что? Это ничего не значит». Однако по его лицу она поняла, насколько важно, чтобы стены и башни оставались в ведении города.
— Да, мы должны передать ключи и подчиняться только ему.
— Город должен присягнуть на верность соборному капитулу? — Элизабет с трудом перевела дыхание, поняв, что это значит. Это был не просто оборонительный союз против внешних врагов. Это был союз против собственного правителя, епископа фон Брунна, который из крепости Мариенберг правил городом!
Элизабет сглотнула:
— А как отреагирует епископ, узнав об этом?
— Ну, несколько человек в капитуле надеются на то, что епископ образумится, на него снизойдет просветление и он начнет вести приличествующую епископу священной церкви жизнь. А мы снова присягнем ему на верность и будем исправно платить десятину, сборы и налоги, чтобы вывести епископство из долгов.
— Но вы в это не верите, — констатировала Элизабет.
— Нет! А что думаешь ты? Ты тоже проживаешь в этом городе и не глупа.
— Я ничего не понимаю в этих вещах, — возразила Элизабет, но советник Майнталер настоял на ответе. Девушка задумалась, в ее голове поднялся гул голосов. Казалось, весь совет заседает у нее в голове.
— Если бы я была епископом, то восприняла бы это как предательство и ни в коем случае не стала терпеть, — проговорила она медленно. — Есть много писем и жалоб. — Она посмотрела в глаза советнику. — Если бы я была епископом, то я бы показала свою власть мятежному городу и капитулу — так, чтобы они не скоро смогли это забыть!
Ганс Майнталер кивнул. В его взгляде явственно читалась глубокая тревога.
— Да, это как раз то, чего я опасаюсь.
— Мамочка, я сегодня не смогу работать, — сокрушалась Жанель, выйдя из уборной. Тяжелыми неуверенными шагами она дошла до стола и буквально упала на лавку рядом с Элизабет.
Она действительно выглядела плохо. Волосы слипшимися прядями спадали на покрытое пятнами лицо. Под глазами отчетливо были видны темные круги.
— Боль в животе и жжение при мочеиспускании? — спросила Эльза Эберлин, подняв глаза и внимательно изучая Жанель.
— Уже несколько недель, — ответила француженка. — Мне то лучше, то хуже. От мази банщика уходит сыпь.
— Ну, тогда ты можешь работать. Это бывает у всех, а некоторые всю жизнь не могут избавиться.
Жанель издала жалобный стон.
— У меня раскалывается голова и все болит. Мне так холодно, не держат ноги. Я не могу!
Эльза медленно поднялась со своего места и угрожающе подошла к Жанель. В воздухе повисли грозовые тучи. Девушки непроизвольно втянули голову в плечи, когда Эльза проходила мимо них, хотя она не отрывала глаз от Жанель.
— Что ты себе возомнила? Ты считаешь, что можешь так со мной обращаться? Отлынивать от работы? — Она подняла руку и сильно ударила Жанель по лицу, так что та упала на Элизабет.
— Напомнить тебе, сколько денег ты мне должна? Если ты все оплатишь, то я не возражаю: можешь причитать и бездельничать. Но пока ты принадлежишь мне и будешь слушаться меня!
Жанель с трудом поднялась и молча кивнула. Теперь ее левая щека была краснее, чем правая. По ее телу пробежала дрожь, и ее начало трясти. Элизабет слышала, как стучат ее зубы. Прищурившись, мадам снова занесла руку. Жанель вздрогнула, но в этот раз удара не последовало. Эльза положила ей руку на другую щеку, а затем на лоб. На переносице у нее собрались две морщинки, когда она обхватила руку Жанель.
— Пойдем со мной. Я должна посмотреть на тебя при свете.
Другие девушки с любопытством следили за происходящим.
— Снимай рубашку!
Жанель обхватила тело руками.
— Нет, мне холодно.
— Раздевайся! — Мадам грубо стянула с нее через голову рубашку.
Дрожа от холода, хотя утро было по-летнему теплым, Жанель стояла на улице. Ее тело было покрыто красными выпуклыми пятнами, некоторые отливали синевой. Мадам недовольно вздохнула и отдала Жанель рубашку. Несколько минут она молчала, размышляя, а затем посмотрела на девушек.
— Жанель, ты немедленно возвращаешься в постель. Положите узкий матрац в угол и поставьте ширму так, чтобы только сзади остался небольшой зазор. Жанель в ближайшие дни будет спать одна. Лиза, ты можешь спать на матраце Анны, он достаточно большой. Бросьте старые одеяла и простыни Жанель в ведро с щелочным раствором и оставьте до завтра. Я хотела бы, чтобы вы все держались подальше от Жанель — нет, я приказываю это!
— Кто же будет заботиться о ней? — спросила Элизабет, взяв шатающуюся Жанель под руку. — Она даже до уборной не дойдет, с такой температурой.
— Ты к ней подходить не будешь! Я запрещаю. Поставьте к постели ведро.
— А кто будет приносить ей еду? — возразила Эстер. — Ну, пожалуйста, мамочка, мне бы хотелось позаботиться о Жанель.
Эльза Эберлин задумалась.
— Ладно. Но тогда и ты держись подальше от остальных. А вы, лентяйки, работайте вдвое больше, чтобы заменить их. Наше заведение не должно нести убытки. Клиентов это не касается, поэтому держите рот на замке. К тому же это им неинтересно.
Эстер обхватила Жанель за талию. Та дрожала от холода, хотя ее кожа пылала.