Святой
Шрифт:
– Вот что я думаю, - сказал Вайет, после того как доел ланч, состоящий из чизбургера и картошки фри - единственной безопасной еды в кафетерии.
– Думаю, если ты знаешь о предмете больше, чем твой профессор, значит, ты можешь забрать у них их докторскую степень. Образование должно быть, как бокс в тяжелом весе, только вместо поясов - докторские степени.
– Так кто из нас заберет степень доктора Эдвардс? Думаю, доктор Шрайбер хорошо звучит.
– Верно. Можешь оставить себе, потому что ты заговорила первой.
– Да, но твои аргументы были более
– Ты можешь оставить докторскую себе, если поиграешь со мной в доктора, Доктор Шрайбер.
– Акула забыла передать тебе, что я занята?
– Она сказала мне, но у нее было мало деталей, так что я не уверен, что ее можно считать надежным источником. Парень?
– Вроде как.
– Он учится здесь?
– Нет. Сейчас он в Европе защищает диссертацию.
– Мужчина постарше? Теперь все ясно.
– Ясно?
– Теперь даже акула не может соревноваться с мужчиной постарше за девушку из колледжа. Это как заявиться на бомбардировщике на драку на ножах.
– И становится еще хуже.
Вайет театрально поморщился.
– Насколько хуже? Он богат?
– Он просто великолепен. Неприлично великолепен. Но не богат. Больше нет. Пошел по кривой дорожке, работает, а не живет на деньги отца.
– Бедный по собственному выбору. Боже, ненавижу этого парня. Расскажи еще.
– Ты мазохист?
Он указал на кольцо в брови и татуировки на руках.
– Приму это как да, - ответила Элеонор.
– О чем твои татуировки?
– Это на немецком. На правой руке говорится...
Прежде чем он успел закончить, она схватила его за руки и потянула через стол.
– Es war einmal, - прочитала она.
– Жили-были...
Он протянул ей левую руку, и она прочитала вслух, - Und wenn sie nicht gestorben sind, dann leben sie noch heute. И жили они долго и счастливо.
– Ты знаешь немецкий?
– удивился Вайет, не торопясь убирать руки.
– Бабушка и дедушка немцы. У тебя на руках начало и концовка немецких сказок.
– Так вот оно что? Я зашел в салон и сказал им набить что-нибудь из специального предложения дня. Странно, что в тату-салонах есть такое, верно? Мне показалось это странным. У тебя есть татуировки?
– Пока нет. Я хочу Бармаглота на спине.
– Бармаглота? Лучше, чем проклятая бабочка. Почему его?
– Бармаглот мое...
– Она остановилась, прежде чем произнесла «стоп-слово». Когда ей исполнилось восемнадцать, Сорен приказал ей выбрать его. Но об этом она не хотела говорить.
– Мой духовный наставник. Понимаешь, тотем или вроде того. Значит, ты любишь сказки?
– Сказки братьев Гримм, настоящие. А не Диснеевские. Реальные истории.
– Настоящие сказки невероятно жестокие, - напомнила ему Элеонор. Она не только знала сказки Гримм, но и читала их на языке оригинала.
– В оригинальной «Золушке» злые сводные сестры отрезали себе пальцы на ногах и пятки, чтобы влезть в хрустальную туфельку.
– Знаю. Это не совсем версия Гримм, но в настоящей оригинальной французской «Спящей Красавице», спящую принцессу не поцеловал принц...
–
Вайет уставился на нее.
– Изнасилование - малая цена? Ты только что сказала это вслух в университете?
– Он испуганно осмотрелся, словно высматривал шпионов и/или преподавателей.
– В «Спящей Красавице» такая же тема, как и в мифе о сотворении мира, - сказала Элеонор.
– Адам и Ева в Эдеме такие юные и невинные. Если они вкусят запретный плод, то получат знания о добре и зле. Но и потеряют рай. Они отказались от рая ради знаний, даже не зная, в чем оно заключается. Спящая Красавица потеряла свою невинность в обмен на пробуждение. Иначе она бы провела всю жизнь в царстве сна.
– Но она не соглашалась на изнасилование, будучи в сознании, - напомнил ей Вайет.
– Адам и Ева не знали, что они получат или что потеряют, пока они оба не выиграют или проиграют. Все как в том стихотворении, что мы читали. Парень не знает, что значит дорога, которую он выбрал, пока не дойдет до ее конца. Сначала ты выбираешь, затем узнаешь, что выбрал. Каждый выбор имеет цену. Иногда мы не знаем, какова она, пока не приходит время расплаты.
Вайет наклонился вперед и уставился на нее.
– Элли, не пойми меня неправильно, но ты должна стать писателем.
– Я и есть писатель.
Он понимающе кивнул и постучал по столу пальцами, будто что-то обдумывал.
– Вайет?
– Дай мне секунду. Я пытаюсь понять, как сбить бомбардировщик ножом.
– Даже не пытайся. Ты сам пишешь?
– Да, только никому не говорю об этом. Писательство как мастурбация. Все этим занимаются, но никто не любит признаваться в этом.
– Я признаюсь.
– В писательстве или мастурбации?
– И в том, и в другом.
– Элеонор поиграла бровями и поняла, что она сейчас в режиме флирта. Ей нужно выключить его и как можно быстрее.
– Так о чем ты пишешь?
– спросила она, пытаясь перейти на более безопасную тему, чем секс.
– В основном стихи о смерти и тщетности бытия, и как принимать решения, которые ничего не значат, когда ты молод, но повзрослев тебе приходится притворяться, будто они имели некий смысл.
– Вот черт. Ты Роберт Фрост, верно?
– Шшш...
– Вайет шикнул, будто она поведала государственную тайну. – Говори тише, пожалуйста. Не хочу, чтобы меня преследовали поэтические фанатки, которых никогда не существовало.
– Ты смешон.
– А ты красивая и говоришь на немецком, и ты пишешь, и я хочу переехать в твою комнату в общежитии и спать в корзине для грязного белья.
Элеонор уставилась на его.
– Последняя часть о корзине с грязным бельем была чересчур?
– спросил он.
– Только потому, что у меня нет корзины.
– Одно свидание. Все, о чем я прошу. Твой бомбардировщик в Европе. Он не узнает. Он слишком занят, раздражая меня своим существованием и интеллектом. Мы поужинаем, поговорим. Я покажу тебе свои стихи. Потом позвонишь на горячую линию с просьбой предотвратить самоубийство. Будет здорово.