Святой

Райз Тиффани

Кингсли скользил по влажной грани бокала пальцем.

– Элли... Я бы хотел, чтобы ты знала его, когда он был подростком.

– Каким он был?

– Старым. Он был старше, чем сейчас. Старая душа, как говорят.
– Кингсли усмехнулся, будто вспомнил что-то хорошее.
– Mon Dieu, ты никогда не встретишь кого-то более высокомерного, надменного, помпезного и снисходительного. Все в школе ненавидели этого блондинистого подонка. Все, кроме священников.

Элеонор разразилась смехом.

– Это я могу

представить. Почему тогда он был таким придурком?

– Мы все придурки, когда подростки. Бог Свидетель, я был таким, но у него, думаю, был страх себя. Он считал, что испорчен отцом, своим прошлым. Лучше быть ненавистным, чем любимым. Любовь впускает людей. Он не хотел никого рядом. Сейчас он лучше. Будучи священником... он более открыт со своими чувствами. Находясь рядом с тобой...
– Кингсли замолчал, будто следующее слово не хотело выходить.
– Рядом с тобой он становится лучше. Счастливее. Менее обеспокоенным. Боже, он почти...
– Кингсли покачал головой.
– Почти веселый.

Кингсли произнес это слово с преувеличенным ужасом.

Элеонор усмехнулась.

– Он не был веселым подростком?
– Она отдала Кингсли бокал со скотчем. Если она оставит его себе, то может выпить до дна и потом взять еще.

– В другом плане, - ответил он, и Кингсли улыбнулся своей тайной улыбкой, затем та померкла.
– Нет, тогда он не был веселым. Он был холодным и закрытым, опасным, и к нему было почти не подступиться. Я едва не умер, пока добрался до него, но в итоге награда того стоила.

– Если я уйду от него...
– Она повернулась к Кингсли и посмотрела в его темные глаза.
– Что произойдет?

Кингсли болтал остатками скотча и льда на дне бокала.

– Ты видела его только днем, а днем мы видим только свет и тень. Но если ты уйдешь от него, наступит ночь. И тогда мы увидим кромешную тьму.

– На что похожа тьма?

– Я скажу одно - когда le pr^etre в правильном настроении, он может заставить даже дьявола бояться повернуться к нему спиной.

Кингсли допил напиток. Элеонор снова закрыла лицо руками.

– Сегодня я ненавижу свою жизнь, - заявила Элеонор, когда его слова проникли через микротрещины в ее сердце и расширили их.

– Элли, однажды я стоял на том же перекрестке, что и ты сейчас. Я никогда не сожалел о том, что пошел темным путем. Отсюда лучше вид. И я много перепробовал, и мне никогда не надоедает.

– Я не хочу, чтобы Сорен оставлял пост священника, но если нас поймают, если у него будут проблемы... Хотела бы я видеть будущее.

– Какая фамилия у твоего молодого человека?

– Зачем? Ты хочешь составить на него досье?
– Она знала о файлах Кингсли, которые он составлял на всех, кто его интересовал.

– Peut-^etre, - признался он без стыда. Возможно.

– Сатерлин. Вайет Джеймс Сатерлин. Назвать день рождения и группу

крови?

Кингсли усмехнулся.

– Я сам могу это выяснить. Вайет Сатерлин... Элеонор Сатерлин... Хорошо звучит, верно?

Она тяжело выдохнула. Нелепо даже думать, что кто-то вроде нее выходит замуж, заводит детей и занимается всеми жена-и-мать делами. Она сидела в музыкальной комнате самого скандального дома в городе, говорила с самым скандальным извращенцем в городе о священнике, которого любила.

– Моя лучшая подруга по школе, точнее моя единственная подруга, Джордан, выходит замуж следующим летом. Она на втором курсе в колледже Анны Марии и уже обручена. Она хочет завести детей. На прошлой неделе она звонила мне. Я даже говорить с ней не могла. Как я могу разговаривать с кем-то вот так? Я думала...
– Она остановилась и смущенно усмехнулась.
– Я думала попросить тебя навестить ее. То есть соблазнить ее. Она видела тебя один раз, и это был единственный раз, когда она шутила о сексе. Она ступила на путь «дети-и-брак в восемнадцать», и я хочу ее остановить.

– Я могу ее остановить, - ответил он без намека на высокомерие в голосе. Он просто констатировал факт.
– Ты бы хотела, чтобы я это сделал?

Она покачала головой.

– Муж, дети - это то, чего хочет Джордан.

– А ты?

– Я хочу большего.

– Тогда вот твой ответ, Элеонор Сатерлин.

– Еще раз так меня назовешь, и я буду шлепать тебя до наступления следующего тысячелетия.

– Теперь, ma belle Элли, ты говоришь на моем языке.

Элеонор поцеловал Кингсли в обе щеки и пожелала спокойной ночи, затем надела пальто.

Температура упала, и она решила взять такси. Пока она сканировала улицу в поисках желтой машины, она услышала, как кто-то зовет ее.

– Вайет?
– Она развернулась и удивленно уставилась на Вайета.
– Какого черта ты тут делаешь?

Он сжал букет цветов в руке, почти завядших от мороза.

– Ты сказала, что должна работать, - ответил он без улыбки на лице. Она не могла вспомнить его без улыбки.
– Я хотел удивить тебя на работе цветами. Я не знал, в каком книжном магазине ты работаешь, поэтому пошел за тобой. Знаю, это жутко, но думал, ты простишь меня, потому что я просто хотел подарить тебе цветы.

– Ты ждал меня здесь два часа?

– Что ни сделаешь ради любви, верно?
– Он поднял руки и посмеялся над собой.
– Мне даже нравится этот образ таинственной девушки. Ты не говоришь о своем прошлом, о родителях. Я даже не знаю имени твоего парня, в которого ты якобы влюблена. Даже сексуально, вся эта секретность, которую ты нагоняешь. Но секреты - одно дело. Ты солгала мне.

– Я солгала, - призналась она. – Очевидно, что я не на работе. Я навещала друга.

– Чертовски богатого друга, судя по всему.