Святые сердца
Шрифт:
– Ничего. Ничего, клянусь. Я думала, что она спит, поэтому вошла тихонько, но она проснулась.
– А почему ты вообще здесь? Ты должна быть в хоре.
– Сестра Бенедикта отпустила нас пораньше. Она репетирует какоето новое сочинение с лютнистками. Прямо сама не своя от радости.
Настолько не своя, что, не задумавшись, нарушает правила.
– В таком случае тебе надлежало идти в свою келью.
– Прости меня. Пожалуйста, я ничего плохого не хотела. Я же говорила. Я просто принесла назад книгу. Думала, что теперь она может тебе понадобиться.
Зуана
– Вход в аптеку закрыт для всех, кроме меня. Ты нарушила правило, и я должна об этом сообщить. И тогда тебя опять серьезно накажут.
– Ну так сообщи, коли должна, – отвечает та негромко, с едва заметной дрожью в голосе. Некоторое время они стоят в молчании. – Я знаю, что поступила неправильно, но… я хочу сказать… Я пришла еще и затем, чтобы спросить, не надо ли тебе помочь. Столько людей заболели. Я знаю, что здесь только ты и прислужница, но ты ведь не можешь делать все сама. А я могла бы ухаживать за ними вместе с тобой. Ты ведь рассказывала мне коечто о рвоте и лихорадке.
– Ты очень добра, что подумала об этом… – вздыхает Зуана.
– Нет, доброта тут ни при чем, то есть, конечно, я надеюсь, что при чем. Но ты помогла мне. А теперь я хочу помочь тебе.
«Интересно, если бы я чувствовала себя лучше, было бы мне легче сейчас? – думает Зуана. – Что же мне с ней делать? Как не ошибиться?»
– Я… я подумаю, может, тебе попробовать кошениль?
– Что?
– Ту краску. Мы о ней говорили, помнишь? О том, как она действует. Разве не ты рассказывала мне о ней? Ну, что она не только красит все на свете, но и может снимать лихорадку.
– У тебя замечательная память, Серафина.
Девушка склоняет голову.
– Мне было интересно то, что ты рассказывала. Разве так нельзя поступить?
– Нет, это не… не опробованное средство. Но все равно, спасибо за подскажу. Из тебя получился бы хороший помощник аптекаря.
Наступает секундная пауза, после которой Серафина поднимает голову и говорит:
– А может быть, ты опять попросишь, чтобы меня отправили помогать тебе?
Только теперь до Зуаны доходит, какая гордыня заключена в этом вопросе.
– Хватит! Твое присутствие необходимо в церкви. Так решила аббатиса. А ты ее послушница.
Девушка опять опускает голову.
Прости меня. Я просто… Сама не знаю почему, но… я скучаю по аптеке.
– Ничего, сестра Юмилиана поможет тебе с этим справиться. – Зуана переводит дыхание. – Если тебе повезет, ты успеешь вернуться в келью прежде, чем колокол прозвонит шестой час.
Девушка вскидывает глаза.
– Значит, ты не будешь сообщать? Я правда ничего такого не хотела.
Зуана нетерпеливо прикрывает глаза. Она думает о мадригалах в сундуке послушницы и о том, как та без спросу вошла в келью сестры Магдалены. Многие сочли бы, что закрывать глаза на проступки других – значит потворствовать своим проступкам.
– Уходи сейчас же. Просто уходи.
Девушке не нужно повторять дважды. Зуана слышит, как за ее спиной затворяется дверь.
Говорят, в раю спасенная душа обретает такую чистоту и свойства, столь не присущие ей в земной жизни, что она не только начинает перемещаться по небу быстрее молнии, но обостренным слухом за сотню миль улавливает биение птичьего крыла, а взглядом пронизывает самые плотные тела с такой легкостью, как будто они состоят из воздуха. Жаль, что Зуана еще не рассталась со своей смертной оболочкой. Может быть, тогда она услышала бы вздох облегчения, сорвавшийся с губ Серафины, пока та прикрывала за собой дверь, и увидела бы, как правой рукой она прижимает к себе бутылочку с темной жидкостью, спрятанную под платьем.
Когда Серафина проходит через лазарет, Клеменция плаксиво взывает к своему сомнительному ангелу, но тот проходит мимо, не удостаивая старуху даже беглым взглядом.
Глава двадцатая
Ах! Она едва переводит дыхание, так колотится сердце. Пальцем она проводит по горлышку спрятанной под платьем бутылки, чтобы проверить, на месте ли пробка. Не годится оставлять за собой след из макового сиропа.
Все пошло не так, как она планировала. Она думала отлить немного жидкости в другой флакон, чтобы не оставлять зияющую дыру на полке, но не нашла пустого. В аптеке наверняка был запас чистой посуды, но она не помнила случая, чтобы Зуана хоть раз воспользовалась им, так экономно она обращалась со всеми припасами. В общем, услышав голоса в лазарете, она едва успела раздвинуть на полке бутылки, сунуть в карман нужную и выскочить за дверь.
Она не ожидала, что Зуана вернется до шестого часа. Распространение болезни нарушало распорядок монастыря, и, увидев, как Зуана входит в покои аббатисы после завтрака, Серафина поняла, что более удобного случая ей не представится. После того как Бенедикта отпустила их пораньше (тут она не солгала – хормейстерша и впрямь истекала новыми мелодиями, которые хлынули из нее в таком изобилии, что даже ей трудно было с ними совладать), она заметила закрытые ставни переднего покоя аббатисы, а это значило, что за ними еще идет разговор.
Пронесло… Она сглатывает, чтобы наполнить слюной пересохший рот. Вот она вышла из лазарета, входит во двор главного здания. Она дрожит, сама не зная, от страха или от возбуждения. О том, что могло бы произойти, не услышь она болтовню Клеменции об ангелах и голос Зуаны в ответ, страшно даже подумать. Надо быть осторожнее. Но откуда ей было знать, что она так долго будет пробираться мимо сумасшедшей, которая услышала ее, хотя она и шла на цыпочках?
– О, это ты. Где же ты была? Как там снаружи, в ночи? Собралось ли уже святое воинство? – И понесла чепуху… – Я больше не могу их считать, теперь ты должна делать это за меня.