Святых не существует

Ларк Софи

Мы оба смотрим вниз, разглядывая мои сиськи. На серебряные кольца с одной бусиной в центре, сверкающие, как дождь в волосах Коула.

Его взгляд скользит по моему телу. К татуировке на моих ребрах.

— Логан сделал это с тобой, — мягко говорит Коул.

Это не вопрос.

— Откуда ты это знаешь? — требую я.

Коул опирается рукой о стену и наклоняется ближе, его губы почти касаются ободка моего уха. Почти, но не совсем.

— Я знаю о тебе все, Мара. Все, — бормочет он. — Я знаю, что ты трахнулась

с ним, чтобы бросить мне вызов. Чтобы показать мне, что я не могу тебя контролировать. И может быть, я не могу контролировать тебя - не всегда. Но ты была отдана мне.

Я была отдана ему?

Что, черт возьми, это значит?

— Теперь ты моя, Мара. Ты принадлежишь мне, хочешь ты этого или нет.

Он проводит пальцами по бокам моей груди, вдоль изгиба, где грудь соединяется с ребрами. Мои соски тверже бриллиантов. Они могут порезать ему лицо, если он наклонится слишком близко.

Кончиками пальцев он обводит змеиное тело.

— Я не могу допустить, чтобы на тебе был след другого мужчины.

— Я сделала эту татуировку, — шиплю я.

— Я придумал татуировку получше.

Он заглядывает в сумку доктора. Вытаскивает татуировочный пистолет.

— Ты с ума сошел? — кричу я.

— Не волнуйся, — говорит он. — Я практиковался последние несколько часов.

— На ком?!

Он просто улыбается.

— Сейчас все ровно. Я все еще совершенствую свою технику.

Коул моет мою кожу зеленым мылом, тоже взятым из сумки. У него там действительно есть все, что нужно.

— НЕ СМЕЙ...

Он выстреливает из пистолета с тем высоким жужжащим звуком, который мне слишком хорошо знаком.

Я вскрикиваю, пытаясь вывернуться из его рук.

— Если ты не будешь стоять на месте, результат тебе не понравится, — говорит он.

Он прижимает кончик пистолета к моим ребрам, превращая мой крик в пронзительный вопль.

Я чувствую укол иглы, когда она пронзает мою кожу, занося чернила глубоко внутрь, откуда их уже не удалить.

Инстинктивно я замираю.

Я не могу остановить Коула. И я очень не хочу, чтобы по моим ребрам расползлась чертова каша.

Пистолет движется медленно, уверенно. Хотя я знаю, что татуировочный пистолет работает как швейная машинка, погружая иглу под кожу через равные промежутки времени, на самом деле это похоже на то, как будто кто-то рисует на тебе острым пером.

Я смотрю вниз, пытаясь понять, что он рисует.

С такого ракурса, вверх ногами, понять это невозможно.

Руки Коула движутся по мне, сильные и умелые. Теплее, чем я могла бы предположить. На самом деле его голые руки на моей плоти удивительно приятны, в отличие от укуса иглы.

Каждый раз, когда он выдыхает, его дыхание скользит по моей талии. Оно проходит по линии, где мой джинсовый комбинезон соприкасается с голой кожей.

Коул - левша. Раньше я этого не замечала.

Его левая рука управляет пистолетом плавным, уверенным движением, а правая лежит на моем бедре. Крепко обхватывает

меня. Держит меня на месте.

У меня никогда не было возможности рассмотреть его так близко.

Его волосы невероятно густые, как мех животного. Когда он наклоняет голову, они касаются моей кожи, мягкие и слегка влажные.

Хотя я знаю, что он старше меня, его кожа удивительно гладкая. Может быть, потому, что он выражает свое лицо только тогда, когда кто-то за ним наблюдает.

Почти все оживление на его лице исходит от этих прямых темных бровей. Они напоминают мне сёдо на бледно-белой бумаге. В японской каллиграфии нет двух одинаковых мазков. Так и на лице Коула: эти брови - чернильные штрихи, придающие смысл его бездонным черным глазам.

Он полностью сосредоточен на мне, взгляд устремлен внутрь, челюсть сжата. Мое дыхание замедляется в такт с его. Вдох. Выдох. Вдох.

Его красота завораживает. Я смотрю на него, а не на татуировочный пистолет. Чувствую его прикосновение, а не прикосновение стали.

Он чувствует, как я расслабляюсь. Он смотрит мне в лицо.

— Не знаю, почему ты всегда хочешь со мной драться, — говорит он. — Гораздо приятнее дать мне то, что я хочу...

— Для кого приятнее? — задыхаюсь я.

— Для нас обоих.

Он скользит рукой по передней части моего комбинезона.

На мне нет нижнего белья. Я так и не успела постирать белье.

Его прикосновения мягче, чем я ожидала. Я думала, что оно будет таким же жестоким, как его поцелуй. Но вместо этого оно почти успокаивает...

Его пальцы скользят по моей киске, ищут, исследуют. Проверяют...

Он прикасается ко мне то тут, то там, ожидая реакции. Смотрит, как я реагирую. Когда я наклоняюсь к нему, когда мои губы раздвигаются, когда я стону... он знает, что нашел нужную точку. Он проникает пальцами внутрь меня, а потом трет меня за все места, которые чувствует лучше всего...

Татуировочный пистолет сердито жужжит у моих ребер. Он кусает и кусает, снова и снова, вверх и вниз, по кости.

Я почти не замечаю боли. Я прислонилась к стене, откинула голову назад, раздвинула бедра. Позволяю Коулу трогать меня, где ему вздумается.

Он гладит мою киску, как своего личного питомца. Он проводит пальцами вверх и вниз по моей щели, иногда погружаясь внутрь меня, иногда натирая круги вокруг моего клитора.

Все это время он рисует на моих ребрах, причем его левая рука работает отдельно от правой.

Боль усиливает удовольствие, а удовольствие усиливает боль.

Моя кожа вспотела, волны ощущений накатывают на меня.

Я покачиваюсь на бедрах, не отпуская его руку.

Я стону. Не знаю, как долго я издаю этот звук.

Он нашел точку прямо под моим клитором, самый чувствительный пучок нервов на всем моем теле. Он поглаживает его большим пальцем, снова и снова.

— О Боже… — стону я. — Не останавливайся...

— Скажи, что ты моя..., — шипит он. — Скажи, что я могу делать с тобой все, что захочу. . .