Свяжи меня
Шрифт:
— О, так у нас снова эта неприятная тема про проникновение, да?
Он улыбнулся.
— Именно. И теперь твоя очередь. Как ты начала вести такой образ жизни?
— А я его и не веду. — Он нахмурился, и я продолжила. — Я имею в виду, что не живу лайфстайл. Я работаю Госпожой, но в жизни — я не Домина.
— Ты никогда не практиковала БДСМ вне клуба «1740»?
Я покачала головой.
— Неа.
В глазах Уильяма вспыхнули и смятение, и разочарование.
— Ты просто профессиональная Госпожа?
— Да, последние
— Не могу в это поверить, — нахмурился Уильям. — Думаю, я должен был догадаться об этом, когда ты сказала, что не позволяешь сабам доставлять себе удовольствие. Я просто предположил, что ты как…
— Калла? — Он кивнул. — Только не говори мне, что чувствуешь себя ущемленным, когда проводишь время с кем-то, кто не живет в лайфстайл.
— Нет. Дело не в этом.
— Тогда в чем?
Официант вернулся и принес наши напитки. Уильям сделал такой большой глоток своей «Мимозы», что почти осушил бокал. Я продолжила смотреть на него с ожиданием, и он вздохнул.
— Я живу в лайфстайл уже тринадцать лет, и с тех пор у меня не было отношений без составляющей Д/с. Я больше не уверен, что представляю, как выглядят нормальные отношения.
— Ох.
Когда я поняла, на что он намекает, то уставилась на свои колени. Мои чувства к нему были полным беспорядком, и просто не знала, что сказать.
— Хм, мои откровения заставили обычно болтливую Домину потерять дар речи?
Оторвав взгляд от своих рук, я взглянула на него.
— Извини, но ты немного застал меня врасплох. Весь этот день выбил меня из колеи… но ты больше всего.
— Я?
— Конечно, ты. Я никогда не позволяла себе ничего подобного с другим сабмиссивом. То, как ты меня трогал, было самым потрясающим сексуальным опытом в моей жизни. И физически я бы могла, конечно, от тебя уйти. Но эмоционально…
— Так ты тоже это почувствовала?
— И да, и нет. Возможно. — Я потерла лоб. — Не знаю, что почувствовала, но я чертовски растеряна. Последние пару лет у меня вообще не было отношений, и тем более, во время сессий.
Уильям скрестил руки на груди.
— Как-то тяжело поверить, что такая красивая и сексуальная женщина не имела серьезных отношений хренову тучу времени.
— Ну, каков льстец, — поддразнила я.
— Хороший саб всегда делает Госпоже комплименты, — низким голосом продекламировал Уильям.
— И ты строго следуешь правилам, когда они соответствуют цели. Скажи, ты был бойскаутом?
Он рассмеялся.
— Нет, Всезнайка, не был. И я не делаю ложных комплиментов. Я действительно имел в виду все, что сказал.
Потом принесли наши блинчики, и я счастливо занялась едой, чтобы избежать дальнейших разговоров об отношениях. К несчастью, Уильям был настроен решительно.
— Чисто из любопытства, о каком количестве времени мы говорим, и как долго у тебя не было отношений?
Я ткнула ножом в пухлую
— Три года пять месяцев и десять дней.
Губы Уильяма сложились в веселую улыбку.
— Хмм… Наверное, ты сильно обожглась, если помнишь дату так четко.
Я провела подушечкой пальца по краю бокала с шампанским.
— Некоторые вещи невозможно забыть.
Закрыв глаза, я попыталась отогнать голос, эхом звучащий в моем разуме: «Боже, Софи, ты делаешь для своего отца абсолютно все. Скоро он умрет, а ты с чем останешься? Все сама и сама».
— Мне жаль, что я поднял столь болезненную тему, Софи.
Открыв глаза, я увидела раскаяние на лице Уильяма. Его искренние слова и тон, которым это было сказано, наконец, пробили мою эмоциональную броню. В тот момент я могла сделать многое — отшутиться, сменить тему, придумать историю про бывшего, который мне изменил. Но опасная смесь беспокойства за меня и сострадания в глазах Уильяма разрушила все бастионы. Кроме того, он понимал, что такое горе и то, что близость потери меняло все. Его реакция была… настоящей.
— Три года пять месяцев и десять дней назад моему отцу поставили диагноз «митоническая дистрофия», это форма мышечной дистрофии, предполагающая жизнь в инвалидном кресле. Парень, или лучше сказать, ублюдок, с которым я тогда встречалась, сказал, что я недостаточно уделяю ему времени и порвал со мной. Тогда я поклялась, что отец будет самым важным человеком в моей жизни, и ни один эгоистичный засранец этого не изменит.
— Мне жаль твоего отца.
— Спасибо, — прошептала я, пытаясь сдержать эмоции.
Черт, не было ничего хуже, чем потерять самообладание в кафе полном людей, а тем более стать такой уязвимой перед Уильямом.
— Я могу взять тебя за руку? — Наверное, у меня было очень смущенное выражение лица, потому что тот извиняюще улыбнулся. — Извини. Для меня сложно отбросить лайфстайл, особенно когда я был с тобой, как с Госпожой. Так что должен спросить твоего разрешения, чтобы взять за руку.
— Хорошо.
Вместо того, чтобы протянуть руку через стол, он встал и передвинул свой стул, чтобы сесть рядом, а потом взял мою ладонь в свою. Ласково скользнул кончиками пальцев по моей коже. Эти касания были нежными и добрыми. Такая двойственность в том, что он давал и что жаждал получить.
— Знаешь, когда я впервые тебя увидел, то подумал, что у тебя глаза воина.
— Правда?
— Потому и посмотрел в глаза, хотя и не должен был. Поэтому мне захотелось, чтобы ты меня выбрала. Я мог сказать, что в твоей жизни было такое же горе, как и в моей. Некоторые думают, что будет неправильно связываться с тем, у кого есть такой опыт, но думаю, что мы могли бы разделить нашу боль.
— Это так, — согласилась я.
— Расскажи мне о своем отце.
Его просьба удивила меня.