Sweet dreams
Шрифт:
— Ну хватит, — вдруг обрывает её Чарли, возвращаясь к отчёту. А потом вдруг сам снова продолжает: — По какой-то неведомой мне причине я люблю его и очень ценю. Он для меня как родной брат.
Браун не знает, зачем он рассказал ей сейчас что-то настолько личное. Может быть, это как какой-то своеобразный ход, позволяющий ей чувствовать себя не так неуверенно? Ведь после её прибытия сюда все всё о ней знают, а она не знает ничего.
— Это хорошо. — Единственное, что отвечает ему Милли.
— В любом случае, — говорит Хитон, закрывая тему, — давай уже начнём.
Осмотр — это скучно, он ничем не отличается от обычного осмотра
Её скулы стали ещё сильнее выделяться, руки стали костлявыми, а рёбра буквально просвечивались сквозь кожу. Это выглядело на самом деле жутко.
— Что ж, пришло время тебя взвесить.
Она кивает и идёт к весам, не задумываясь, стягивает обувь и встаёт на платформу, закрывая одновременно с этим глаза, — она не хочет видеть результат.
Через несколько секунд доктор Хитон разочарованно вздыхает, и Милли ощущает из-за этого жгучий стыд перед ним. Ну и на сколько же она снова похудела?
— Ты потеряла три килограмма, Милли, — говорит он, а его добродушная улыбка исчезает с лица. Он пристально смотрит на неё. — Что-то случилось, из-за чего ты себя неважно чувствовала? — спрашивает Чарли, а она не может ему ответить — язык как будто прилип к нёбу.
Она понимает, что всё это очень печально, потому что это означает, что она не сможет как можно скорее вернуться домой. К счастью, доктор Хитон не настаивает на ответе, лишь молчит, а после садится за документы.
Милли спускается с весов, обувается и снова усаживается перед ним за стол. Она краем глаза замечает, что в её графике состояния нет звезды за эту неделю, и, хотя она думает, что эта система смехотворна, она понимает, что всё равно не оправдывает чужих ожиданий. И поэтому Браун чувствует ещё более дерьмово.
— Боюсь, если ты не сможешь набрать вес за следующую неделю, то мне придётся запретить тебе занятия актёрским искусством.
Милли посмотрела на него в ужасе. Нет! Он не может!
— Я поправлюсь! — немедленно заявила она с полной уверенностью. — Не делайте этого, пожалуйста! Это единственное, что поддерживает меня! — с мольбой в голосе говорит девушка.
Наконец-то Чарли отпускает её с наставлениями вести себя хорошо и лучше питаться. Она уходит, согласно кивая, хотя понимает, что справиться с этим будет куда сложнее, чем ей кажется.
========== Часть 5 ==========
Единственное, что она делает в последующие дни, — это ест злаковые батончики. Круглые сутки. Только закончится один, как она тут же начинает за ним другой. Она заполнила ими все карманы в одежде и грызла их везде, где бы она ни была и что бы она ни делала.
Она чувствовала себя отвратительно из-за того, что её желудок теперь был постоянно переполнен, но, чтобы излечиться, ей нужно есть, а желание вернуться к практическим занятиям по актёрскому искусству подстёгивало её не опускать руки и, стиснув зубы, терпеть. Неважно, сколько ей придётся съесть этих чёртовых злаковых батончиков, она всё равно сделает это.
Чтобы сильно не зацикливаться на этом, она решает сосредоточить своё внимание на ребятах. Семь дней она возилась
С Гейтеном у неё были глупые розыгрыши вроде тех, когда нужно подбежать к двери, постучать в неё и быстро убежать обратно, уже из-за угла наблюдая за тем, кто именно выйдет на стук и будет потеряно оглядываться по сторонам. Это было так по-детски, но она никогда не делала этого раньше, поэтому ей нравилось.
Ещё они очень много времени проводили в общей комнате корпуса В, высмеивая остальных присутствующих. У Гейтена было несколько специфическое чувство юмора, из-за чего собственные шутки зачастую понимал только он один. А временами он становился неожиданно молчаливым и замкнутым, и Милли начинала понимать, что это всё часть его психического расстройства.
С Калебом у неё было много разговоров. Точнее, грубо говоря, монологов, потому что в основном говорил парень. Очень много говорил. Гораздо больше, чем обычный человек, но она считала это удивительным и даже немного милым. Калеб шутил по тысяче и одному анекдоту в минуту, а она старалась не отставать от него и не терять нить постоянно прыгающего повествования. Большинство его заданий от Кири строилось на концентрации внимания, и Маклафлин повсюду таскал с собой Милли, потому что она помогала ему справиться с ними (если честно, ей и самой доставляло удовольствие делать это). Со временем она поняла, что Калеб такой же интересный человек, как и Гейтен, разве что у него было не так много вещей, которые могли его обидеть.
А ещё между парнями завязалось соревнование — придумай милое прозвище для Милли, потому что, как сказал Джо, у всех в группе оно должно быть. Победитель получал какой-то там приз. И за несколько дней ребята придумали ей порядка двадцати различных прозвищ: Миллс, Миллисис, Милки Вэй, Милли пай, Милевен — и многое-многое другое, но они всё никак не могли достичь единодушия в вопросе выбора.
Соревнование внезапно заканчивается в тот момент, когда Финн с усмешкой выдаёт «Миллстер». И теперь каждый называл её так, неумолимо напоминая ей о тех временах, когда они с Вулфардом ещё были вместе, но она старалась абстрагироваться от этих тяжёлых воспоминаний, и каждый раз, когда кто-то называл её Миллстер, она думала о своих новых друзьях. Впрочем, не особо успешно.
Один Ноа звал её Бони, объединив буквы в названии своей любимой группы (Bon Iver), а всё потому, что это слово якобы ассоциировалось у него с её фамилией — Браун. Милли считала, что они совершенно не похожи между собой, но если ему так сильно хочется, то она не возражает.
К слову, за прошедшею неделю Ноа и Милли становятся ещё ближе, и то время, что они проводят вместе, посвящено просмотру фильмов и задушевным разговорам, в которых девушка делилась интимными (в плане, что очень-очень сокровенными) подробностями своей личной жизни, потому что Шнапп сам по себе был не особо разговорчив — он предпочитает слушать других, и это так странно влияло на неё каждый раз, как какое-нибудь зелье правды. Браун казалось, что она никому (даже любимой сестре Пейдж) не рассказывала так много о себе и своей жизни. Исключением был разве что Финн, но это было так давно, что она предпочла бы не включать его в свой список доверенных лиц. Она была уверена, что всё, о чём она рассказывает Ноа, навсегда останется только между ними.