Сын двух отцов. Падение

Куликов Илья Федорович

– Как докажешь, что твои слова не ложь? – ехидно спросил пан Бржетислав. – Всему нужны доказательства.

– Головой. Если я совру, то разве не найдёшь ты меня и не предашь лютой смерти?

Безприм кивнул и, подойдя к сундуку, достал оттуда несколько серебряных монет и положил их на стол.

– Этого мало, – тут же брякнул Ульян, – я за такое количество серебра даже про соседку ничего говорить не стану. Давай в пять раз больше, а когда узнаю, то ещё столько же, нет, вдвое больше, или я пошёл.

С этими словами Ульян направился к двери.

– Да

стой ты. Хорошо, вот серебро. Завтра жду вестей.

– Будут вести. Серебро приберегай, княжич, – сказал Ульян и, небрежно засунув всё серебро в карман, вышел прочь.

Безприм почувствовал себя обманутым, а пан Бржетислав невольно подумал: как же этот пьянчуга смог провести его? Теперь ведь неделю будет пьянствовать и не сыщешь его.

– И чего это бес меня дёрнул сего к тебе тащить, – растерянно сказал пан Бржетислав, – ведь проходимец же, а ты ему сразу серебро…

– Так он же просил, – ответил княжич Безприм, – может, вернётся и впрямь всё расскажет.

– Надо было, чтобы сначала рассказал, а уж потом серебро давать, – назидательно сказал пан Бржетислав, – ну да ладно, серебро уже не воротишь. Будешь, княжич, вина византийского? Десять лет вино это томилось – ждало, когда мы его выпьем.

– Не, друг мой. Не искушай меня. Не хочу я иметь голову, хмелем затуманенную.

– Да от одной кружки не затуманишь сильно, – проворчал Бржетислав, – ну раз ты не будешь, то я тогда тоже воздержусь. На такого вот посмотришь – всё желание пить пропадёт.

– Это точно. Может быть, поэтому ты с ним и встретился. Тебе его Бог послал в назидание.

***

На следующий день, когда солнце уже скрылось, в терем, где разместился княжич Безприм, пожаловал Ульян. К великому удивлению княжича, вчерашний пьянчуга был сносно одет и трезв. Правда, лицо и лёгкая дрожь в руках по-прежнему свидетельствовали о пристрастии этого человека к пьянству.

Представ перед княжичем, Ульян поклонился ему, а после вопросительно посмотрел на пана Бржетислава.

– Останемся наедине.

– У меня нет секретов от этого человека, – ответил Безприм.

– Раз нет секретов, то после сам всё ему поведаешь. А разговор такой с глазу на глаз вести нужно.

Безприм кивнул, и пан Бржетислав, изобразив глубокую обиду, вышел прочь. Ульян дождался, пока тот закроет дверь, и подошёл к Безприму. Из-за пазухи он достал пяльцы, ленту и клок волос.

Безприм хмуро посмотрел на Ульяна.

– Жива твоя сестрица, да только не всё с ней ладно. В Новгород её увезли, потому что она совсем лишилась рассудка, – с умным видом поведал Ульян то, о чём весь Киев шептался уже не первый день, – совсем сгубил её Будый. Он ближник князя, тот ему доверяет как себе. Вот доказательства, – Ульян протянул княжичу свои находки.

– Что это? – спросил Безприм, беря в руки ленту.

– Как что! Это лента твоей сестры. Она в безумии своём этой вот лентой своё дитя жизни лишила, чтобы оно не мучилось. Боярин Будый их не поил и не кормил. А этот клок волос она из себя вырвала. Я его в темнице нашёл. Видишь, некоторые волос седые? Вот до чего довёл её окаянный душегуб! А эти пяльцы тоже её. Ещё скажу тебе, княжич кое-чего, – произнёс Ульян полушёпотом, – ты бы ноги уносил из Киева вместе с дружком твоим. Многим уже не по нраву, что ты неприятные вопросы задаёшь. В Киеве, в случае чего, готовы к войне. А ну как Будый и тебе решит кишки выпустить, и дружку твоему? Так что уноси ноги. Вот поэтому я тебе наедине всё и говорю.

Княжич боялся, что этот проходимец обманывает его. Доказательствам, которые принёс с собой Ульян, верилось с трудом.

– Чем ещё подтвердишь свои слова?

– Думаю, завтра твой дружок, пан Бржетислав, проснётся с распоротым брюхом. Будут тебе доказательства. Что греха таить, может, я и распорю ему брюшко. Сам пойми – служба у меня такая. От этого я и пью много, чтобы забыть. А знаешь, почему я тебе пяльцы эти показываю? А ведь я их в своё время и дал Владиславе, когда она ещё в темнице томилась. Из христианского человеколюбия, чтобы она хоть чем-нибудь себя занять могла. Непростой я человек – и князю служу. Тюремщиком. Оттого и хмельного пью много – душа страдает. Смотри, там её меточка есть.

Безприм покрутил пяльцы и увидел вырезанные буквы.

– И впрямь принадлежало Владиславе, – сказал княжич.

– Ладно, это можешь всё себе оставить. Только вышло так, что мы с тобой неверно условились о серебре. Надо больше мне дать – переработал.

Безприм отсчитал Ульяну серебро, а тот вместо того, чтобы поблагодарить, лихо похлопал княжича по плечу.

– Кто знает, может, в другой раз и за тебя мне так серебра отсчитают. А я человек, подверженный порокам, думаю, ты меня понимаешь. За серебро прирежу не задумываясь. В общем, ты бы, княжич, уносил ноги. Не найдёшь ты Владиславы и не увидишь, а увидев, пожалеешь, что нашёл её. Пусть она остаётся в твоих мыслях той, кем она была прежде.

Безприм с опаской смотрел вслед Ульяну, который медленно пошёл прочь. Отчего-то ему показалось, что этот человек и впрямь очень страшен. Этот русич – настоящий зверь, решил Безприм. Сколько злодейств он совершил, небось, никто и сказать не возьмётся.

Княжич опасливо покосился на кубок, подаренный Ярославом, и даже подумал, что хорошо было бы сделать глоток хмельного мёду. Даже от мысли об этом руки у Безприма затряслись, но он сдержался.

– Вот вернусь домой, – сказал княжич сам себе, – тогда и испью хмельного. Надо скорей возвращаться, пока и впрямь такой вот душегуб не вскрыл брюхо.

Ульян, выйдя из терема, где остановился княжич Безприм, тут же направился к торговцу вином. Настроение у него было хорошее. Давно он задарма не получал столько серебра. Уже темнело, но он знал, что ромей Иосиф будет продавать своё пойло до самых звёзд.

– Иосифка! Наполни-ка мне чару вином, – закричал Ульян, увидев торговца, – а вы, люди добрые, идите сюда и угощайтесь. Я сегодня гуляю.

Большинство киевлян, уже покидавшие торг, неодобрительно поглядели на Ульяна, а какой-то старик и вовсе обозвал его срамником. Но были и те, кто с радостью поспешил на его зов.