Сын на отца
Шрифт:
— Можете следовать, господин посол! Путь чист!
С осторожной почтительностью взял бумаги от Силантия, склонив голову перед прозвучавшими словами:
— Прусской королевской службы полковник, барон фон Бухгольц! Сопровождаю посланника до Москвы! А это наш конвой!
— Путь чист, господин полковник…
Капрал замялся, быстро оглянул свое невеликое воинство и с нескрываемой печалью в голосе произнес:
— Токмо вы бы в ночь не ехали, господа хорошие, людишки самозванца шалят, наших бьют. Можно у нас в караулке переночевать, или в корчме — но там давно
— Не велика беда, — отозвался Фрол. — Крупа найдется, как и хлеб! И еще кое-что — сумы ведь не пустые.
— Тогда милости прошу пожаловать в наше обиталище, господин посол — вдвойне рады вашему прибытию….
Фрол и Силантий лежали на охапках соломы, подстелив под себя потники — спать в корчме или в караулке они отказались, увидев скопище оголодавших клопов, что ползали на стенах — чрезвычайно оживились кровососы прибытию долгожданных гостей, которые в виду начавшейся «Смуты» совсем перестали ездить. А так спать можно — в сарае не под открытым небом, к тому же крыша над головой имеется, епанча теплая — не замерзнешь. Да и весна наступила — днем солнышко пригревает, снег почти весь сошел.
— Вовремя приехали — скоро ледоходы пойдут, не переправиться будет, — Фрол повернулся к Силантию — от самой Варшавы, после беседы с королем Августом, они говорили между собой исключительно на немецком языке, вворачивая в него датские слова, в основном ругательные, которые запомнили во время пребывания в «гостях».
— Я-я, герр генерал, — Силантий усмехнулся, и неожиданно приложил палец к губам, показывая на дверь, в щелях между досками дрожали на отдалении яркие языки пламени костра.
Прислушался.
— Спят твои немцы?
— Давно, они не семижильные! Да и ушицы умяли будь здоров, я сам осоловел после нее.
— Знатная вышла, — капрал хохотнул, но вот голос тут же сделался серьезным. — Янек, а каково служить польскому крулю?
— Легче намного, чем вашему ца… Я хотел сказать «подменышу». Талер полновесный в месяц, да кормовые идут и одевают прилично. Никто не гоняет в три погибели, бабенок доступных много. Шляхтич я, пусть и «загоновый», на милости пана жил — но мне много легче. Еще пару лет послужу и в офицеры выйду, я ведь католик, по найму в драгуны записался после Калиша, Меншиков нас таких целую роту королю передал. Так и служим потихоньку, десяток, правда, остался всего.
— Так оно и бывает с потерями. У меня в плутонге всего восемь драгунов, да я девятый, а в эскадроне чуть больше полусотни.
— А где вояки все?
— Ушли с капитаном к Москве, а нас подзабыли. Вот и не знаю что делать — охраняю больше привычное, чем по надобности. Слушай — до Москвы дорого дальняя, у нас тут смута и гиль сплошная. Твой генерал нас возьмет с собою?! Пригодимся ведь — мало ли какая дрязга в пути может быть, а купно мы отобьемся и от лихих людишек, и от «подменышей»!
— Мыслю, возьмет — у нас конвой малый! А поберечься нужно, про вас всякие слухи ходят, нехорошие.
— Смута идет, как сто лет тому назад было. Только наш царь Петр самозванцем оказался, его за морем подменили на немца. Лефорт, собака, постарался, нашел немчина похожего, вот вам и русский царь! А где это видно, чтоб цари сами людей пытали, их кровь лили и пили, в падучую болезнь падали, да на солдатских шлюхах женились?
— О да, — отозвался Янек Бущанский, которого Август представил им как провожатого, но больше походивший на доверенного человека, с тайным заданием и наказом.
— Все смеются при дворах монархов, как сказывали. Животы придворные от хохота надрывают. А прусский король Фридрих-Вильгельм изрек, что любая королева может повести себя как шлюха, но вот из никакой шлюхи, кроме русской царицы, не выйдет королевы! Сразу видно — не монарх природный, а «подменыш» на ваш трон уселся.
— Ничего, пинка под зад, и выгоним из страны. Молодой царь Алексей добрый, манифестом своим одарил — жить станет намного легче, а служить так вообще одну седьмицу лет.
— Сколько?!
— Всего семь лет служба рекрутская будет длиться. А там десяток десятин выделят и десять лет без всяких налогов и податей! И «почетным подданным» — деток только в школу определить нужно. Я полное право уйти имею, но второй срок лучше отслужу — денег вдвое больше пойдет. Хозяйством обзаводиться надо, потому рублики нужны.
— Да, добрый царь будет — такому и послужить можно…
Глава 10
— Михайло Голицын руку Петра держать до последнего будет — он ведь барабанщиком в «потешных» начинал, еще при Софье. Так что гвардию против нас он поведет, тяжко станет!
— Ты, Василий Владимирович, панихиду по войску не загадывай. В бою не подведут наши стрельцы!
Слово фельдмаршала упало с губ — прежнее название утвердилось легко, вот только наполнение его стало совсем иным. Так нынче царем Алексеем фузилеров в полках было велено впредь называть дальше. От иноземных слов понемногу избавлялись — словно парик скидывали, с накопившимися там блохами и вшами.
— Пехоты у нас больше, конницы поменьше, и что с того?! Служивые к нам бегут, а не от нас — значит, на нашей стороне правда. И сила растет с каждым часом, а когда из Малороссии казацкие полки подойдут, то сомнем драгун Меншикова. Пока же на Тверь смысла идти нет — грязь месить по дорогам, да и лед на реках вскрылся.
— Это так, теперь конца апреля ждать надобно, дороги подсохнут, леса зазеленеют. И в силах тяжких двинемся до самого Петербурга — там уже вконец оголодают, животы сводить будет.
Князь Долгорукий хохотнул, однако смех был невеселый. Борис Петрович его хорошо понимал — младший брат попал в руки царя, и хлебнет горя полной ложкой. Казнить вряд ли его решаться — Петр Алексеевич старался не трогать знатные рода, тем более не бросать аристократов на плаху. Хотя порой на тех же пьянках заставлял многих пить неимоверно, до бесчувствия полного, отчего многие душу богу отдавали.