Сын Неба
Шрифт:
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОДНА СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА НАЙДЕНА
9
Вэй-цзи: Еще не конец.
Огонь пылает над водами.
Отважный лисенок вымочил хвост.
Туманные карты увели их на много ли к югу, когда кто-то вдруг выкрикнул:
– Эй, путники!
И тишина. А потом:
– Стойте!
Поначалу путники загадочному голосу не вняли. Но выкрик, исходивший из-под кучки деревьев ююбы, повторился. Не отвечая и не спрашивая друг у друга, что предпринять, все замерли.
И тогда из тени выступил тот, кто их окликнул. И тень словно на нем и осталась - хотя, скорее всего, то была дорожная пыль. На вид мужчина был катаец, роста среднего, но очень крепко скроен и явно силен. Густые сплетения морщинок в уголках рта указывали на то, что человек этот либо не прочь при случае улыбнуться, либо привык щурить глаза от солнца и пыли. А быть может - и то и другое.
На поясе у мужчины висел видавший виды меч, и он нагнулся еще за каким-то оружием - как вскоре выяснилось, за алебардой, топор которой выдавался вперед заметно больше шипа. Шест алебарды был выкрашен красным. Красной, хотя и темной от пота, была его кираса из шкуры буйвола, что проглядывала из-под опять-таки красного выцветшего плаща. Поношенные короткие ботинки-сапожки красной кожи, свободная зеленая блуза (если ее можно было так назвать) и доходившие только до икр грубые конопляные штаны завершали костюм незнакомца.
Марко и раньше попадались подобные типы, что бродили по большим дорогам, проселкам и тропкам империи. Целые отряды их стояли лагерем под прикрытием арок величественного мраморного моста при въезде в столичный город Тай-тинь (широкий мост этот всегда завораживал Марко множеством изящных колонн, увенчанных резными каменными львами, - причем двух одинаковых львов там не было).
Эти "юй-ся" были странствующими искателями приключений, что частенько пользовались мечами для подкрепления своего достаточно сурового кодекса чести. Ряды их пополняли мелкие безземельные дворяне и их вассалы, оставшиеся без работы мастеровые и воины, разорившиеся купцы и крестьяне все, кто испытывал отвращение к повседневной работе - или просто ее не находил - и предпочитал вольную жизнь странствующего рыцаря. Они предлагали свою преданность и свою жизнь властительным феодалам - и, если их нанимали, не подчинялись уже никакому закону, кроме воли своего господина и собственного обостренного чувства справедливости. Со своим непокорным нравом и острым мечом такой рыцарь порой отважно (пусть и не всегда мудро) защищал приглянувшегося ему человека, не думая ни о награде, ни об опасности. Марко всегда уважал этих свободных и неукротимых воинов хотя и предпочитал делать это на почтительном расстоянии.
– Приветствую вас, путники, - хрипло обратился к ним незнакомец. Найдется ли в вашем отряде место для странствующего рыцаря?
– Рыцаря каких достоинств?
– Никколо.
– Рыцаря из какой фамилии?
– Маффео.
– Рыцаря с какими намерениями?
– Марко.
Незнакомец держался со спокойной учтивостью. Марко почувствовал, что от заданных вопросов рыцарь испытывает затаенное удовольствие.
– Рыцаря многих достоинств. Рыцаря принципов - неважно каких. Рыцаря широких равнин и узких проулков. Порой именуемого Цзин Кэ, порой - Цзи Ань, а порой... но разве бывает у ветра молочное имя? Значит, назову себя Хэ Янь.
– Все молчали, и незнакомец продолжил: - А вам, юный господин, скажу: истинный рыцарь не имеет собственной цели или намерений. Он просто идет по пыльной дороге, куда ему велят - или как он сам себе прикажет. А когда видит неправду, быстрым своим мечом ее исправляет. Так об этом принято говорить...
– Тут Цзин Кэ, Цзи Ань или Хэ Янь умолк.
А ученый Ван Лин-гуань, до той поры бесстрастно сидевший на своем коне, вдруг откашлялся и смачно сплюнул. Но неуважения он как будто не выказал да и рыцарь так этого не воспринял. Вообще говоря, катайцам свойственно откашливаться и сплевывать безотносительно к человеку, месту или времени. Затем ученый Ван заговорил - нарочито искусственно, словно цитируя некий трактат.
– Хотя люди рыцарского достоинства с древности прославлены за бескорыстие, о мастере Цзине Кэ известно, что, будучи человеком слова, он вел распущенную жизнь. Ибо валандался заодно с торговцами собачиной, уличными музыкантами, шутами и прочей низкой публикой. С теми, что пьют на людях и поют на улицах. То поют, то плачут - то плачут, то поют.
– Хо!
– снисходительно отозвался предполагаемый Цзин Кэ.
Ван Лин-гуань аккуратно пригладил двенадцать с половиной волосков своей бороды и продолжил:
– Хотя люди рыцарского достоинства с древности прославлены за верность и справедливость, о Цзи Ане известно, что он, несмотря на свою жертвенность, нрав имел неучтивый и самонадеянный.
Предполагаемый рыцарь Цзи Ань едва заметно пожал плечами.
– Мэй-яо фа-цзе, - отозвался он.
Ученый Ван кивнул. Катайская поговорка "ничего не поделаешь" хорошо подходила к его собственной философии. И он продолжил свой распевный речитатив:
– Замечено было, что Чу Мынь, пусть и прославил свою мать, имел малое уважение к закону и учтивым манерам. Ибо по душе ему были игры с буйными и беспутными юнцами. Такие низменные занятия, как бросание финиковых косточек в вышитые туфельки, которые снимают со своих лотосовых ножек певички.
Рыцарь с легким поклоном ответил:
– Когда я не при деньгах, я могу играть в финиковые косточки со своими грубыми сотоварищами у мраморного моста Многих Львов, что у городских стен Тай-тиня. Бессмертный Лао-цзы как-то шепнул мне на ухо, что "чем больше законов выдумывают законники, тем больше беззаконного народу". Несомненно, я Чу Мынь.
Но ученый Ван еще не закончил.
– Касательно Хэ Яня, другого странствующего рыцаря, прославленного в песнях и преданиях, известно, что, будучи пусть и смиренным стражем ворот Вэй, он послужил образцом рыцарского кодекса чести, отваги и преданности, с радостью предложив отдать свою жизнь за господина, оказавшего ему уважение.
Легкий ветерок поворошил просторную зеленую блузу рыцаря.
– Можете звать меня Хэ Янь, - справедливости ради заключил он.
Дядя Маффео беспокойно заерзал в седле.
– Марон! Известно, что катайцы, из которых, похоже, этот человек, часто меняют имена... причем законно... но все же какое из этих четырех...
Ученый Ван учтиво пояснил:
– Касательно этих четверых, старший господин, то все они давно мертвы.
Все трое Поло восседали на своих конях в полном недоумении. Монголы о чем-то переговаривались, катайцы посмеивались, а татары зевали.
Наконец рыцарь многих имен заговорил:
– Приходил некогда могучий князь с запада. Звали его Ис-кан-да, а жену его - Локша-на. Учитель того князя звался Ай-лис-тоту. Частенько он говаривал: "Определи понятие". Так что значит "мертвы"?
Ван с радостью вскочил на любимого конька.
– Иллюзия. Такова жизнь. И так, со всем своим состраданием, учил Будда Шакьямуни. А учитель Кун спрашивал: "Не зная жизнь, как узнаешь смерть?"
Никколо вздохнул. Глубоко-глубоко. Как всегда, когда речь заходила о столь эзотерических материях. Куда охотней его купеческий ум обращался к мыслям типа: "Полные два десятка аметистов "кошачий глаз", каждый размером со зрачок взрослой кошки, что вышла на охоту в полнолуние" - и тому подобным. Никколо потер нос и принялся теребить свои нефритовые четки.