Сыны Всевышнего
Шрифт:
– Это я и сам хотел бы узнать, – настороженно откликнулся с другого конца стола Радзинский. Он взял свой стул и переместился поближе, втиснувшись в просвет между любезно подвинувшимися гостями. – Что ты опять учудил, Ромашечка? – с опаской поинтересовался он, встряхивая длинными седыми волосами.
Роман пренебрежительно дёрнул плечом.
– Вы меня обижаете своим недоверием, Викентий Сигизмундович. Я всего лишь пошутил…
– Ах, пошутил… – Радзинский смерил его внимательным взглядом. – Олежек, передай минералки, – он толкнул плечом друга своего детства. – Где
– Он вербовал меня в творцы истории, – усмехнулся Роман. – Мне показалось, что он пытается втянуть меня в жидо-масонский заговор…
– Толь, ну, что ты болтаешь? А? – нахмурился Радзинский. – Кто тебя за язык-то тянет?
– Да вот этот парень и тянет! – Вершинин ткнул пальцем Роману под рёбра и зачем-то ещё и пощекотал.
Роман сдержанно зашипел и перехватил шаловливую профессорскую руку.
– Я сломаю Вам пальцы, если Вы попытаетесь сделать так ещё раз, – злобно процедил он, и так сверкнул глазами, что, будь профессор бумажный, он бы вспыхнул.
Но Вершинин оказался совсем не прост.
– Незачёт, Роман Аркадьич, – неожиданно устало усмехнулся он и посмотрел совсем другими – «трезвыми» – глазами. – В нашем деле гордость следует засунуть подальше и доставать оттуда только по распоряжению Правительства.
– Вы говорите, как сутенёр, – раздражённо бросил Роман.
– В точку, парень! Политика – дело грязное и непристойное.
– И поэтому Вы предлагаете заняться этим делом мне? Я польщён!
– Ты прекрасно понимаешь, что причина не в твоей моральной неустойчивости, – резко свернул дискуссию профессор. – А то, что пить не стал – молодец. Хвалю.
– Так и Вы не стали, – хмыкнул Роман и взглянул на Вершинина уже более благосклонно. – А гипноз – врождённая способность или учились?
– Задатки были, но их пришлось развивать, – не слишком охотно ответил Анатолий Иванович и поднял глаза от тарелки. – Позволь полюбопытствовать – у меня это на лбу написано или как?
– Я тебе потом расскажу, на каком месте у тебя что написано, – встрял Радзинский. – Дай ребёнку поесть спокойно. У вас ещё будет тьма возможностей пообщаться. Ромашка, Анатолий Иванович готов стать твоим репетитором. Я собирался поговорить с тобой об этом позже – к сожалению, некоторые обожают импровизировать… – Он просверлил Вершинина выразительным взглядом.
– Забавно… А мой отец считает, что я собираюсь стать юристом и стажируюсь у Андрея Константиновича в конторе, – ехидно пробурчал себе под нос Роман.
– Можешь и дальше держать его в счастливом неведении – без разницы, – отмахнулся Радзинский и поднялся. – Вы меня извините, если я вернусь на своё место? Продолжим нашу беседу позже в более подходящей обстановке…
– Конечно! Даже не беспокойтесь, – вежливо заверил Радзинского Роман, насмешливо сверкая глазами ему вслед. Подумать только – и выпил-то немного, а уже так повело – незнакомое прежде возбуждение и беспричинное веселье были явно алкогольного происхождения. Роман без особых усилий мог стряхнуть
– А могу я узнать, – развязно подмигивая Вершинину, и таинственно понижая голос, спросил Роман. – Раз уж такой интересный разговор у нас завязался – кто всё это придумал? А?
– Что именно? – аккуратно уточнил Анатолий Иванович, бросая на него цепкий оценивающий взгляд.
– Собрать всех этих людей, – Роман обвёл комнату хмельным, рваным жестом. – Найти, собрать и создать из них такую оригинальную армию, которой под силу творить историю?
– А ты не догадываешься? – хмуро поинтересовался Вершинин и бросил выразительный взор в тот конец стола, откуда недавно явился Радзинский.
Роман проследил за его взглядом и с удивлением остановился вслед за ним – нет, не на мощной фигуре Викентия Сигизмундовича, а на тонком, словно искусным карандашом намеченном силуэте Аверина. Учитель заливисто смеялся, по-детски доверчиво запрокинув голову назад, и Радзинский, небрежно положивший свою тяжёлую руку на спинку аверинского стула, защитным, оберегающим жестом, откровенно и недвусмысленно выглядел в данный момент преданным телохранителем Его сиятельного сероглазого Величества.
– У него ум – как бритва, – с нескрываемым восхищением выдохнул Вершинин. – У него уровень сознания – космический! Радзинский без него, как богатырь на печи, до тридцати лет пролежал. Викентий сам, конечно, фигура масштабная. Он без труда подчинил бы многих, но подчинить и объединить – разные вещи. Понимаешь?
– А Вы не слишком всё упрощаете? – раздражённо поинтересовался Роман. Он сразу невольно провёл параллели между взаимоотношениями внутри тандема старших товарищей и своими неоднозначными отношениями с Бергером.
– Упрощаю, конечно, – легко согласился Анатолий Иванович. – Когда два человека так срослись, настолько вплавились друг в друга – поди разбери, кто из них какую роль играет! Только ведь твоя подмена гораздо опасней и намного дальше от истины, чем моё, по сути, верное утверждение, что Аверин у нас главный. (Ты спросил – я ответил!) Никакой жёсткой организации, как ты обрисовал, у нас нет, и цели такой прямолинейной, как ты сказал, тоже нет. Всё настолько тонко, свободно и непредсказуемо, как сама жизнь. Потому и жизнеспособно – извини за тавтологию…
– Аверин без Радзинского тоже ничего бы не смог, – упрямо возразил Роман.
– Ну, ты недалёк от истины… – начал было Вершинин, но его резко оборвал сидящий напротив Олег Иванович:
– Не говори о том, чего не знаешь! – нахмурился он. – И вообще, прекращай болтать! – Потом серьёзно обратился к Роману, – Неважно, кто всё это «придумал», как ты говоришь. Неважно, «кто более для матери-истории ценен». Важно, какое ты занимаешь во всём этом место – вот что необходимо очень хорошо понимать. Нужно твёрдо знать, когда ты должен поднять свой смычок или, там, в барабан ударить, чтобы весь концерт не испортить. А кто главный – не имеет значения. И поверь, для Аверина в первую очередь…