Сыны Всевышнего
Шрифт:
– Надеюсь, Кирюха поддержит эту идею, – недовольно пробурчал Викентий Сигизмундович, приподнимая голову, чтобы взглянуть на Аверина, и, перехватив его ироничный взгляд, смущённо хмыкнул. – Что?! Он никого не слушает! Его не заставишь и не удержишь – яблочко от яблони…
Получив чувствительный тычок под рёбра, Радзинский с ехидным смешком откинулся обратно на подушку.
– Его можно попросить, – строго отчеканил Николай Николаевич, приподнимаясь на локте. – Как и меня. И если твои аргументы будут разумными и достаточно убедительными… – Закончить фразу он не сумел, потому что зашёлся от кашля.
Викентий Сигизмундович тут же подскочил,
– Дыши, давай, как положено, – сердито потребовал он у посиневшего уже Николая Николаевича. – Ты что – лёгкие собрался выплюнуть?!..
Аверин, давясь кашлем и зажимая рот рукой, сумел-таки остановить приступ и сидел теперь, не шевелясь, и дышал мелко и поверхностно, чтобы не закашляться снова. Радзинский, с заметным беспокойством косясь на его полуприкрытые ресницы, потянулся к тумбочке, стянул оттуда высокий флакон тёмного стекла, отвинтил крышечку и налил прямо в неё какой-то густой, прозрачной жидкости. Николай Николаевич всё понял правильно, послушно взял лекарство и залпом выпил. В следующую секунду он задохнулся и широко распахнул глаза, на которых выступили слёзы. Выражение его лица толковалось однозначно: «Что это за гадость?!!».
Радзинский лица Аверина не видел, но, судя по всему, догадывался о производимом лекарством эффекте.
– Зато теперь дышать стало легче, – слегка виновато произнёс он. – Правда ведь? Надо горячим чаем запить. Я сейчас… – Он торопливо выбрался из постели, взбил подушки, усадив Николая Николаевича практически вертикально. Сказочно быстро вернулся назад, вкладывая в руки Аверина расписанную под гжель кружку.
Пока тот покорно глотал чай с лимоном, Викентий Сигизмундович порылся к шкафу, извлёк оттуда толстый свитер с высоким «горлом». Аверин безо всякого сопротивления позволил надеть его на себя прямо поверх пижамы. После этого Радзинский снова улёгся в постель, подождал, пока Николай Николаевич устроится, как и прежде, у него на его груди и накинул ему на голову одеяло. Потом проделал в одеяле небольшую норку и заглянул туда с тревогой.
– Не задохнёшься? – с опаской спросил он.
Аверин отрицательно помотал головой. Радзинский аккуратно убрал волосы с его лба и вздохнул.
– Поклянись, что это был последний раз, и больше ты над своим хилым организмом так издеваться не будешь…
Николай Николаевич слабо улыбнулся, положил свою холодную руку на щёку Радзинского и поерошил его жёсткую бороду. Спустя пар минут он уже спал, периодически вздрагивая всем телом и судорожно вцепляясь ледяными пальцами в рубашку верного товарища. Тот осторожно стянул с его головы одеяло и принялся ласково перебирать седые аверинские волосы, потихоньку вытягивая похожие на леску, жёсткие и колючие на вид, чёрные волокна. Постепенно Николай Николаевич перестал вздрагивать и согрелся. Он даже выпростал из-под одеяла руки и обхватил Радзинского за шею, мирно сопя теперь у него на плече. Викентий Сигизмундович полежал, изображая подушку, ещё немного, потом аккуратно выскользнул из постели, заботливо укутал Аверина и отправился на кухню – готовить обед. Ведь пациент должен хорошо питаться, что бы он сам по этому поводу ни думал…
====== Глава 126. Начальный импульс ======
– Немногие доходят даже до третьей ступени, – скупо сообщил Кирилл и сразу замолчал, как будто надеялся своим хмурым видом пресечь дальнейшие расспросы со стороны Романа.
Тот запрокинул голову, хотя шевелиться особо не хотелось –
– Ты чего такой хмурый, Пуся? Неразговорчивый такой…
– Переживаю за тебя, бестолкового, Муся, – сдержанно рявкнул в ответ Кирилл. – Самому за себя тебе переживать недосуг…
– Как ты меня назвал?! – Роман подтянулся на руках и сел, с радостным умилением рассматривая блондинистое недоразумение. – Я так понимаю, Радзинский тебя надоумил?
– А ты полагаешь, он бы упустил такую возможность развлечься? – ехидно поддразнил его Кирилл.
– Да ладно, я не в претензии, – Роман снова сполз пониже и лёг, устраиваясь головой у Бергера на коленях. – Продолжай. – Он на ощупь нашёл кириллову руку и положил себе на макушку. Тот насмешливо фыркнул, но дважды просить себя не заставил, послушно зарываясь пальцами в романовы волосы. – А переживаешь ты зря, – сонно пробормотал Роман, блаженно прикрывая глаза. – Всё очень даже удачно получилось…
– Это что же, например?! – Бергер явно злился. Там, где его пальцы касались головы, кожу ощутимо ужалили разряды тока.
– Ну, во-первых, я убедился, что могу безоговорочно доверять Рудневу – что бы тот ни говорил. – Роман, как ни крепился, не выдержал пытки, тихонько зашипел и укоризненно глянул на Бергера. Тот заметно смутился – болезненные ощущения сменились приятным, расслабляющим теплом – и Роман удовлетворённо вздохнул, снова погружаясь в сладкую полудрёму. Речь его замедлилась, а голос понизился почти до шёпота. – Потому что я видел, что он готов до последнего меня защищать, когда они с Панариным из-за меня сцепились. Согласись, это дорогого стоит…
– А во-вторых?
– Во-вторых, я наладил нормальный человеческий контакт с Панариным.
– Рад за тебя, – подозрительно ласково проворковал Кирилл. – Но ты ведь прекрасно понимаешь, Мусенька, что возмущался я совсем не этим!
Роман почёл за благо промолчать и даже глаза зажмурил покрепче для верности, чтоб не выдали его неблагонадёжных мыслей.
Бергер же сделал пару глубоких, расслабляющих вдохов, преодолевая искушение вцепиться Роману в волосы далеко не так нежно, как тому нравилось, и отчеканил сурово:
– Ради твоей же безопасности, ты будешь путешествовать только со мной и только в пределах Карты. Ясно?
– Угу, – преданно подтвердил Роман, по-прежнему не открывая глаз. Он прекрасно чувствовал, как напряглись кирилловы пальцы.
– Что «угу»?! На меня посмотри!
Роман вздохнул и покорно распахнул глаза, малодушно не желая встречаться сейчас взглядом с полными холодной ярости сияющими очами Кирилла, безжалостными, как дуло пистолета.
– Посмотрел? – Смиренный кивок. – А теперь запомни – хорошенько запомни! – я твой проводник. Ни Николай Николаевич, ни – упаси Бог! – Руднев! Только я. На долгие-долгие годы. А вздумаешь голову мне морочить – задушу, как Дездемону!
Они после этого долго смеялись, как сумасшедшие – до колик в животе, до икоты, до умопомрачения. Роман сполз на пол и бился головой о подлокотник дивана, не в силах уже выдавить из себя ни звука, но всё равно беззвучно сотрясаясь от истерического смеха, а Бергер, всхлипывая, так глубоко зарылся в диванные подушки, что непонятно было, чем он там дышал. Когда, обессиленные, они сели, наконец, рядом и посмотрели друг на друга, то чуть было не сорвались в новый истерический марафон. Но Бергер спас их обоих, прочувствованно вопросив: