Сыщица начала века
Шрифт:
Я запнулась, бросила короткий взгляд на Смольникова.
Он с преувеличенным вниманием разглядывал запонку своей рубашки. Запонка была темно-зеленая, малахитовая, отделанная узкой полоской золота. Ой, ну прямо словно и не видел ее никогда! А, испугался! Понял, что сейчас я нанесу удар, отмщу за все! Я вдруг вспомнила, как рука с этой запонкой безжалостно лапала мое тело, – и едва не задохнулась от ярости. Да, самое время отомстить тебе, негодяй!
– Мне удалось получить образец товара, да вот беда… я его нечаянно обронила.
Почему я так сказала?! Почему пощадила Смольникова?
Да нет, глупости! Не его я пощадила, а себя! Свою стыдливость!
– Взгляните, господа, – предложила я, ставя банку на стол прокурора и стараясь больше не глядеть в сторону насильника, который, между прочим, даже не шелохнулся, даже ухом не повел при виде моего великодушия. Как будто именно этого он и ждал! Неблагодарный, бесчувственный человек!
– Посмотрите сюда. Даже на первый взгляд можно сделать некоторые выводы касательно сходства двух почерков: того, каким надписана этикетка, и почерка «писательницы писем». В записке даже Д русская написана, как латинская D, строчная и более напоминает латинскую «u», ну и эта манера пропускать точки над i как в латинских, так и в русских словах сiе и отсутствiе… [13] Видимо, письмоводитель Сергиенко был очень сильно увлечен этой Дарьюшкой. Он не заметил фальшивки и проглотил приманку. Теперь главный вопрос: по какой причине его пришлось заманивать в ловушку? За что его настигла жестокая кара?
13
До реформы русского правописания 1918 г. в словах с окончаниями «ия», «ие» вместо и писали ижицу – i.
– У вас есть мнение на сей счет? – поинтересовался Птицын.
– Не мнение, а лишь предположение. Господа, помнит ли кто-нибудь, как и откуда появился в нашем городе Сергиенко? Известно ли что-нибудь о его прошлом?
– Рублев! – скомандовал Хоботов, и всезнающий агент вновь привскочил со своего места и отрапортовал, словно живой, озвученный справочник:
– Авессалом Сергиенко (после крещения Кирилл Алексеевич) прибыл почти три года назад из Минска. Там служил в прокуратуре письмоводителем, зарекомендовал себя наилучшим образом.
– Это правда, – враз кивнули и Птицын, и Смольников. – Рекомендации у него были самые лестные, к тому же, – это уже добавил Птицын, – Сергиенко лично расхвалил мне его прежний начальник – мой шурин, минский прокурор господин Свержбловский.
«Господи милостивый, – подумала я, с трудом удержав совершенно неуместный и даже оскорбительный смешок, – как это забавно получилось, что прокурор женат на сестре прокурора! Между членами царствующей фамилии существуют браки династические, а это – юстиционный брак! Ежели так порассудить, то, приди мне в голову фантазия выйти замуж, я должна была бы избрать себе в пару судебного следователя! Господина Петровского, к примеру!»
Нет уж, спасибо. Не нужен мне ни Петровский, ни любой другой муж, будь он хотя бы сам товарищ прокурора.
О, уж этот-то – менее всего!
– Итак, Сергиенко и Вильбушевич – они оба из Минска. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вражда между ними началась еще там. Случайно ли то, что Сергиенко выбрал для места своего жительства тот же город, что и доктор Вильбушевич, или приехал именно вслед за ним с какой-то целью, – это нам предстоит узнать. Тут еще есть вот какое обстоятельство, господа… Как мне удалось узнать из разговора с Луизой Вильбушевич, уже известная нам Дарьюшка прежде служила кухаркой у преподавателя гимназии Лешковского.
– Простите, госпожа следователь, – возбужденно воскликнул агент Рублев, – не о том ли Лешковском вы говорите, у коего сестрица на днях была найдена мертвою, в сундуке на отмели!
– О том самом, – кивнула я, силясь скрыть восторг, который во мне вызвало это обращение – «госпожа следователь». Кроме того, надлежало управиться с губами, которые вдруг сами собой начали растягиваться в усмешку. Причиной ее послужило неуместное воспоминание о том, как товарищ прокурора Смольников проводил некий следственный эксперимент с участием городового… – О том самом Лешковском, а что?
– А то, что и они-с да и сестрица их перебрались в наш город из Минска! И тоже неполных три года назад, почти как Вильбушевичи! – возбужденно вскричал всезнающий Рублев. – Мой младший братец учится в гимназии, где Лешковский преподает, слышал, как учителя между собой говорили о нем.
– Да вы просто ходячая энциклопедия, господин Рублев, – с восторгом пробормотала я. – Однако что за странные совпадения… Вильбушевичи, Лешковский с сестрой и Сергиенко прибыли из Минска. И вот спустя несколько лет в один и тот же день Наталья Самойлова и Сергиенко погибли при самых странных обстоятельствах. Нет ли в этих совпадениях какой-то связи? Ведь кухарка Дарьюшка прежде, как я узнала от Луизы Вильбушевич, служила Наталье Самойловой. Возможно, она тоже родом из Минска?
– Я предлагаю, господа, немедленно телеграфировать в Минск, – произнес городской прокурор, – с тем, чтобы нам выслали копии досье на Лешковского и Самойлову, а также Вильбушевичей. Характеристики Сергиенко нами получены уже давно. Быть может, здесь налицо месть бывшему работнику прокуратуры? Хотя должность письмоводителя не предполагает участия в каких-то расследованиях, в процессе обвинения… За что можно мстить человеку, который знай скрипит себе перышком с утра до вечера?
– А я предлагаю незамедлительно послать наряд с обыском на квартиру доктора Вильбушевича, – проговорил Хоботов. – Пусть все вверх дном перевернут, а доказательства убийства отыщут. Все-таки человека на части разрубить – это вам не куренку шею свернуть, хоть какие-то кровавые следы да останутся!
– Осмелюсь возразить, ваше превосходительство! – сказала я, мельком подивившись тому, что голос мой как-то странно резонирует. Впрочем, через мгновение стало ясно: с голосом все в порядке, просто мы со Смольниковым заговорили разом. Потом мы с ним, на потеху окружающих, какое-то время пререкались: «Вы первая! Нет, вы первый! Нет, только после вас!», ну и наконец его «врожденная галантность» взяла верх.
– Осмелюсь возразить, ваше превосходительство, – повторила я. – Это в квартире у мадам Бровман, где полов не моют месяцами, легко можно отыскать кровавые следы. А Вильбушевич – доктор медицины. Уж наверняка он отличается профессиональной чистоплотностью и требует того же от прислуги. К тому же, если мы вспомним, как тщательно было обустроено убийство Сергиенко, мы можем предположить, что эти люди умеют заметать следы. Я думаю, что ссора Вильбушевича с дочерью была устроена для отвода глаз, чтобы отвести от нее подозрения в случае чего. Вильбушевич, если он и в самом деле убийца, не вульгарный тать с кистенем. Это человек хитрый и осторожный. Почти не сомневаюсь, что мы ничего не найдем и ничего не сможем предъявить суду в качестве неопровержимых улик. Разговоры с дочерью по телефону? Да какому же отцу можно сие воспретить? Раскаялся в ссоре, ищет путей к примирению. Обмолвка о квартирной хозяйке, кого-то опознавшей? Кроме меня, этих слов никто не слышал, при желании умелый адвокат вывернет их наизнанку и придаст им совершенно другой оттенок.
При слове «адвокат» на лицах всех здесь сидящих выразилось одинаковое чувство: искреннее отвращение. Да, мы все ненавидим это продажное, аморальное племя, которое только прикрывается защитою интересов личности, стоящей в одиночку против общества. На самом деле представителям этой профессии чуждо всякое понятие о совести, символом справедливости для них служит только золотой телец, ради обладания которым они с пеной у рта станут защищать самого кровавого убийцу, и пальцем не шевельнут ради защиты человека, обвиненного несправедливо, но не способного заплатить щедрый гонорар. Нет, допускаю, есть и среди адвокатов люди талантливые и порядочные, однако…