Сыщик-убийца
Шрифт:
— Анри де Латур-Водье из числа последних?
— В первом ряду! Он — мой лучший друг. Мы знаем друг друга с детства.
— Он говорил мне это час назад, сообщая о вашем скором приезде.
— Он завтракал у меня, когда я получил ваше письмо. Я узнал, что вы обратились к нему по поводу какого-то дела. Могу вас поздравить с выбором, сударыня, так как все дела, которые защищает мой друг, заранее выиграны. Его успех равняется его таланту.
— Господин де Латур-Водье, кажется, очень любит избранную
— Очень, иначе он не выбрал бы ее. Вряд ли чье-нибудь положение более независимо, чем его. Может быть, вы знаете, что он — единственный сын и что у его отца огромное состояние?
— Да, я знаю.
Клодия замолчала.
— Одна особа, — продолжала она, — которая говорила о господине де Латур-Водье в самых лестных выражениях, уверяла, что отношения между ним и отцом очень натянутые.
— Да, сударыня, мне кажется, что их политические убеждения несколько несходны. Но вообще на этот счет я не могу сказать ничего определенного. Я едва знаю герцога Жоржа, правда, Анри представлял меня ему, но с тех пор я ни разу его не видел. Нас разделяет бездна. Господин де Латур-Водье — герцог, сенатор, миллионер, стоит на вершине общественной лестницы, а я едва взбираюсь на первые ступени.
— По моему мнению, этой бездны не существует, — возразила мистрисс Дик-Торн. — Знание и талант стоят богатства и знатности.
— Не все так думают, сударыня.
— Это правда, но все люди с умом и сердцем разделяют мое мнение.
Клодия поднялась.
— Однако, — продолжала она, — удовольствие говорить с вами заставило меня забыть о главной цели вашего визита. Пойдемте, доктор, я проведу вас к моей дочери.
— К вашим услугам…
Бывшая куртизанка, в сопровождении доктора, прошла две комнаты и остановилась перед полуоткрытой дверью.
— Это я, моя крошка, — сказала она. — Я привела доктора. Можно нам войти?
— Да, мама, — ответил нежный приятный голос.
Оливия лежала на голубой шелковой постели, окруженной, как бы облаком, большим пологом индийской кисеи.
Она улыбнулась матери и доктору, подходившим к ее постели.
— О! — сказала она. — Я не очень больна.
— Однако вам нездоровится, мадемуазель, — заметил доктор, видя блеск ее глаз и ненормальный румянец на щеках. — У вас, конечно, легкая лихорадка…
С этими словами он пощупал пульс.
— Я не ошибся, лихорадка есть, хотя и самая слабая. Что у вас болит?
— У меня горло болит и голова тоже…
Этьен приложил ладонь к пылающему лбу Оливии.
— Вы чувствуете щекотание в горле? Не правда ли?
— Да, доктор.
— Кашляете по временам?
— Да.
Этьен улыбнулся:
— Решительно ничего серьезного. Вы пренебрегли некоторыми элементарными предосторожностями и простудились, но ваша простуда — такие пустяки, что
Клодия заранее приготовила бумагу, перо и чернила, и Этьен тут же написал рецепт.
— Вот, — сказал он, подавая его мистрисс Дик-Торн. — Давайте это питье по ложке через час. Завтра я приду взглянуть, какие будут результаты, и заранее убежден, что они будут превосходны. До завтра, мадемуазель.
— До завтра, доктор. Благодарю вас за ваши счастливые предсказания.
Этьен вышел в сопровождении Клодии, которая, как только дверь затворилась за ними, поспешно спросила:
— Доктор, это ничего? Действительно ничего?…
— Решительно… Даю вам честное слово. Разве вы боялись чего-нибудь дурного?
— Не то чтобы боялась, но, знаете, матери всегда пугаются… Теперь я успокоилась. Я хотела бы часто видеть вас у меня, как друга, конечно, а не как доктора. Я обещала господину Анри де Латур-Водье, что он будет встречать вас здесь. Надеюсь, вы не выставите меня лгуньей?
— Конечно, нет!
— Мы сейчас поговорим… Пройдемте в гостиную, прошу вас. Я хочу попросить у вас совета.
Клодия снова усадила Этьена в кресло.
— Господин де Латур-Водье, — начала она, — сказал мне, что вы получили место ординатора в Шарантонской больнице.
— Да, всего несколько дней назад.
— Из этого я заключаю, что вы занимаетесь душевными болезнями?
— Да, эта отрасль медицины всегда меня особенно привлекала… Я мечтаю когда-нибудь возглавить клинику для душевнобольных.
— Стало быть, я могу спрашивать вас с уверенностью, что вы мне все разъясните?…
— Отвечу, как могу.
— Человек, помешавшийся двадцать лет назад, может ли быть излеченным?
— Это не невозможно, но зависит от многих вещей.
— Каких же?
— Во-первых, от причин сумасшествия… Человек, о котором вы говорите, сошел с ума от сильного потрясения, внезапного испуга или в результате болезни мозга? В последнем случае я считаю его неизлечимым.
— А если это следствие испуга или раны?
— Тогда можно надеяться, и, может быть, у меня скоро будет доказательство, что эта надежда основательна.
— В вашей клинике есть случай такого рода?
— Да, сударыня, и случай очень редкий. Для счастливого исхода необходимо сделать операцию.
— Мужчине?
— Нет, женщине.
— И эта женщина давно больна?
— Уже более двадцати лет.
— А какая причина?
— Рана.
— Следствие преступления или случайность?
— Мне кажется, что первое вероятнее. Пулевое ранение в голову. Пуля застряла в кости.
— Это странно! — воскликнула Клодия.