Сыщик-убийца
Шрифт:
— Я? — вскричал Жан Жеди. — Ты меня хочешь взять в лакеи? Да я не сумею как следует и ливрею-то носить. У меня такой голодный и тощий вид…
— Будьте спокойны!… Если все пойдет, как я думаю, я приготовлю вам эффектную роль.
— А! Ба!
— Ну, да будет… Мы переговорим об этом, когда я будут метрдотелем…
Рене принялся снова рыться в бумажнике.
— Чего ты еще ищешь? — спросил Жан.
— Адрес Лорана… Да вот он… Тут письмо, адресованное ему в Венсен.
—
— Я хочу послать ему вот это… — ответил Рене, показывая Жану стофранковый билет, найденный им в одном из отделений бумажника.
— Отдать ему деньги! — вскричал бандит. — Вот глупость-то! Поделимся лучше!
Рене пожал плечами.
— Глупая голова! — сказал он. — Разве вы не понимаете, что Лоран завтра же напечатает в газетах о пропаже бумажника с деньгами и бумагами? Я неминуемо был бы обвинен в краже, так как воспользуюсь бумагами. Нет, я сегодня же пошлю деньги Лорану и напишу ему, что он найдет свои бумаги в том погребке, где мы его видели.
— Он придет?
— Конечно, я сам снесу их туда… после того, как воспользуюсь ими, само собой разумеется.
Жан Жеди пришел в восхищение и вскричал, ударив Рене по плечу:
— Черт возьми, товарищ, да ты хитрее старой обезьяны! Кто бы мог ожидать этого от тебя?
— Вы не то еще увидите… Идемте, я вот только попрощаюсь с дядей Лупиа.
Рене Мулен действительно удовольствовался тем, что пожал руку хозяину «Серебряной бочки», объяснил ему свой парадный костюм тем, что приглашен на свадьбу, и вышел вместе с Жаном.
— Куда ты идешь теперь?
— Вы не угадываете?
— На улицу Берлин, может быть?
— Именно! Я говорю по-английски, как англичанин, и хочу предложить свои услуги мистрисс Дик-Торн.
Десять минут спустя Рене Мулен, оставив Жана Жеди на улице, решительно звонил в двери дома Клодии Варни.
Эстер Дерие привезли в Шарантон и поместили в отделение доктора Этьена Лорио.
Этим местом доктор был обязан своему другу Анри де Латур-Водье. Последний, видя, что отец, несмотря на обещание, не спешит хлопотать, взялся за дело сам и благодаря своим связям в высших сферах скоро достиг желаемого результата.
Конечно, когда Этьен, получив назначение в Шарантон, явился к нему поделиться своей радостью, он остерегся говорить ему, каким образом это случилось.
Место ординатора в Шарантонской больнице не приносило больших доходов, но давало определенное положение, и практика Этьена росла вместе с его репутацией.
Утром, на другой день после появления Эстер Дерие, Этьен пришел с обычной пунктуальностью.
Его ждали помощник и служители.
— Нет ли чего-нибудь нового? — спросил он.
— Да, доктор, из префектуры
— Буйное помешательство?
— Нельзя сказать… Со времени приезда она ведет себя очень спокойно.
— Молода или стара?
— Средних лет, но еще очень красивая…
— К какому классу общества принадлежала?
— Она одета как богатая женщина… Вы начнете с нее, доктор?
— Нет, я зайду к ней последней…
В отделении Этьена было двадцать одноместных палат, из которых только двенадцать — заняты.
Он мог бы закончить обход за несколько минут, но он ничего не делал кое-как. Для большей части доверенных ему пациентов не существовало никакой надежды, он отдавал себе в этом отчет. Состояние других казалось ему обнадеживающим, и эти больные были предметом его особенного внимания.
Обход занял около часа, и, наконец, Этьен вошел в палату Эстер.
Она еще лежала в постели, но уже не спала. Увидев входящего доктора, Эстер подняла голову и устремила на него бессмысленный взгляд.
Доктор взял ее руку, которую она дала без сопротивления. Он нашел пульс нормальным.
— Как вы себя чувствуете, сударыня? — спросил он.
Эстер не отвечала.
Доктор коснулся рукой ее лба.
— Температура нормальная… — прошептал он. — Больше ничего. Разве вы меня не слышите? — продолжал он громко, взяв стул и садясь у постели. — Вы не хотите со мной говорить?
Прежнее молчание.
— Может быть, она немая? — заметил вошедший с доктором служитель.
— Почему вы это предположили?
— С тех пор как она здесь, она не раскрывала рта.
— Это ничего не доказывает.
— Любите вы цветы, сударыня? — продолжал Этьен, обращаясь к больной.
Эстер взглянула на него, и в ее голубых глазах засветилась искра жизни, если не ума.
Доктор повторил вопрос.
Губы безумной зашевелились, и она прошептала:
— Цветы… цветы… это так красиво…
— Вы любите их?
Эстер молчала.
Служители переглянулись, как бы говоря: «А ведь все-таки он заставил ее говорить!… Хоть и молод, а дело свое знает…»
Этьен задал Эстер еще несколько вопросов о ее вкусах и симпатиях, но она, казалось, ничего не слышала.
Однако он не падал духом и продолжал:
— Любите вы музыку? — спросил он наконец, не ожидая ответа.
Эстер вдруг подняла голову.
— Музыка… — прошептала она. — Пение ангелов… Опера… В Опере я его увидела… Потом ночь, после света… после радости горе… Брюнуа… Это там они меня убили… Смотрите… Смотрите… Вот меня несут хоронить…
И Эстер, протянув руку, указала на картину, видимую только ей одной.