Сыщик-убийца
Шрифт:
— На улице Берлин, в маленьком доме, отлично меблированном… так мне говорили, по крайней мере.
— Как ее зовут?
— Мистрисс Дик-Торн.
— Дик-Торн… — повторил Рене, вспоминая, что так звали путешественницу, занимавшую перед ним комнату отеля, в которой он нашел письмо. — Откуда она приехала?
— Из Лондона.
— Так это, должно быть, она и есть.
— Ты думаешь? — спросил с живостью Жан Жеди.
— Да, но надо убедиться… Ах! Если бы можно было…
Рене остановился.
— Если бы можно было… что? — спросила Берта.
— Так… мне одна мысль пришла… я после скажу вам… Теперь надо бы достать письмо Гусиного пера.
— Для этого надо только выкупить его чемоданы. Это будет стоить пятьсот франков.
— Завтра мы сходим за ними. Потом устроим слежку за домом мистрисс Дик-Торн и, наконец, пойдем поблагодарить нашего великодушного защитника господина Анри де Латур-Водье.
— В дом его отца на улице Святого Доминика?
— Конечно.
— А ведь это отлично придумано! Может быть, мы увидим и самого герцога, и все тогда объяснится! Ай! Черт возьми! Если это он, мы можем похвастаться, что напали на настоящую золотую жилу.
— Которую сумеем разработать, ручаюсь вам, — сказала Берта странным тоном.
Жан Жеди улыбнулся.
— Она очень мила, малютка! — прошептал он. — Она все больше и больше мне нравится!
— Однако теперь уже поздно, — заметил Рене. — Пора по домам… До завтра!
— Ладно, старина, но мне хотелось бы попросить тебя о двух вещах.
— В чем же дело, товарищ? Я готов сделать все, что могу.
— Завтра я переезжаю. Я хотел бы, чтобы ты помог мне перебраться, да, кстати, дай уж немного в долг.
Рене вынул из бумажника стофранковый билет и подал его Жану Жеди.
— Вот, возьмите. Но только помните, что нам надо много поработать, чтобы довести до конца наше дело, и я надеюсь, что вы не будете напиваться…
— Как в мышеловке?… Будь спокоен! Слово Жана Жеди.
— В котором часу вы переезжаете?
— В семь часов утра.
— Где же мы встретимся?
— На моей старой квартире, на улице Винегрие.
— Я приду, а после переезда мы пойдем выкупать чемоданы нотариуса.
— Так до завтра… — сказал Жан Жеди, протягивая руки Берте и механику.
Молодая девушка колебалась. Непреодолимое чувство отвращения не позволяло ей коснуться руки негодяя.
Но взгляд Рене напомнил ей, что это необходимо, и она покорилась.
Рене отворил дверь.
— Я расплачусь, — сказал он, выходя с Бертой из кабинета.
— Ах! — прошептала девушка, когда они вышли на улицу и ночной воздух освежил ее пылающий лоб. — Дать руку этому человеку… я думала, что никогда не решусь…
— Я вас предупреждал, мадемуазель… Однако вы захотели идти со мной.
— Да, но я не знала тогда, что он нам расскажет… Этот негодяй, будто бы умерший сообщник убийц, или, скорее, убийца, ведь это он и есть, неужели вы не поняли? От его руки погиб доктор Леруа! За него, за его преступление мой отец взошел на эшафот. Я повторяю вам, что Жан Жеди — убийца!
— Успокойтесь, мадемуазель, умоляю вас! Предположим, что вы не ошиблись; но ведь Жан Жеди может узнать своих сообщников и указать нам их… Без него мы ничего не можем сделать.
— Да, это правда.
— Итак, постарайтесь владеть собой, чтобы Жан Жеди не заподозрил ни на минуту истинной причины, почему мы берем его в союзники, и я твердо уверен, что тогда мы достигнем нашей цели.
— О! Если бы Бог вас услышал!
— Он услышит… Божеское правосудие медлит, но рано или поздно карает виновного. Вот мы и у вашего дома… до завтра, мадемуазель.
— До завтра, мой друг… до завтра, брат мой.
На другой день, в семь часов утра, как было условлено, Рене Мулен пришел к Жану Жеди.
Его мебель была не громоздка, и Жан скоро перебрался на новую квартиру. Они торопились, так как в этот день им предстояло много дел.
Закончив перевозку, они наскоро позавтракали в одном из ресторанов у заставы.
— Ну, что теперь мы будем делать? — спросил после завтрака бандит.
— Пойдем на улицу Рейни за чемоданами.
— Ты знаешь, что для этого нужно пятьсот франков?
— Деньги у меня в кармане.
— Черт возьми! Да ты капиталист! Ты, должно быть, немало поработал, чтобы сколотить такие деньги. Ну, пойдем смотреть бумаги Гусиного пера.
В то время перестройка Парижа была в полном разгаре. Широкие улицы и большие бульвары прорезывали кварталы, где до сих пор воздух и солнце были известны только понаслышке.
Дойдя до улицы Рейни, названной так в честь министра полиции, который первый осветил Париж, хотя и не особенно блестящим образом, они нашли ее загороженной лесами и телегами.
— Какой дом нам нужен? — спросил Рене.
— Номер 17.
Они двинулись по улице, глядя на номера домов.
— Черт возьми! — воскликнул Жан. — Какое несчастье! Дом разрушен!
Рене Мулен нахмурился и опустил голову.
— Еще неудача! — прошептал он.
— Да… Вот последний номер 13, — ворчал Жан, — дальше все дома сломаны…
— Надо будет расспросить.
— О чем?
— Ведь, вероятно, здесь знают, где живет хозяин 17-го, мы пойдем к нему и потребуем чемоданы. Ведь не лежат же они здесь под обломками.