Сыщик-убийца
Шрифт:
— Когда мы начнем действовать? — спросил герцог.
— После наступления ночи.
— А что же теперь?
— Ровно ничего. Мне надо принять меры. Идите домой, герцог, будьте спокойны и сегодня вечером, в десять часов, возьмите оружие и приходите ко мне.
— Где мне вас ждать?
— Недалеко отсюда: у Бельвильской заставы.
— Вы думаете, что все получится?
— Я отвечаю за это. Случай за нас.
Сообщники удалились.
Жан Жеди, затворив дверь, вошел в маленький двор, вырыл жестяную шкатулку и перенес ее в свою спальню.
Прежде чем открыть ее, он осмотрел содержимое бумажника.
— Два билета по тысяче франков и один в пятьсот, — это больше, чем надо для того, чтобы кутить две недели. Поэтому я выну только пять тысяч франков и отправлю их нотариусу за дом. Кто платит долги, тот богатеет.
Он вынул из шкатулки пять билетов по тысяче франков, положил вместо них купчую на дом и ключи от него, затем снова зарыл свое сокровище под кустом лилий.
— У меня теперь около семидесяти восьми тысяч франков, — сказал он, — положим семьдесят тысяч, так как мне придется истратиться на переезд, обстановку, белье и т. д. Пять процентов со ста составит три тысячи пятьсот франков дохода. Этого мало. Мне нужно вдвое больше, чтобы жить припеваючи. И так как мне надо отдать половину Рене Мулену, то, следовательно, с мистрисс Дик-Торн и ее друга, Фредерика Берара, надо получить сто сорок тысяч франков. После этого я оставлю их в покое, и, мне кажется, они должны радоваться, что дешево отделались. Завтра, после кутежа, мы отправимся с Рене с официальным визитом… Черт возьми, представляю, какая глупая мина будет у них! Смешно об этом подумать!
Жан Жеди переоделся, положил бумажник в карман и вышел, заперев дверь.
Затем он зашел в первый попавшийся трактир, спросил бумагу, конверт, перо и сургуч и, написав письмо гаврскому нотариусу, вложил в него пять билетов по тысяче франков, запечатал пятью печатями и отдал в ближайшее почтовое отделение.
Он должен был встретиться с Миньоле только в половине шестого и, чтобы как-нибудь убить время, отправился к парикмахеру, который побрил его и завил.
Разукрашенный и достаточно смешной, он пошел в. кафе монмартрского театра.
— Как ты хорош! — воскликнул Миньоле с полным убеждением.
— Да, мне кажется, я недурен.
— Кокетство — вещь хорошая, но надо подумать о серьезном… Есть ли у тебя деньги?
— Будь спокоен, юноша, у меня есть чем заплатить хозяину «Черной бомбы».
В то время как Жан Жеди и Миньоле разговаривали, в ресторане «Черная бомба» на бульваре Рошшуар шла оживленная деятельность.
В одной из зал, предназначенных для свадебных обедов, накрывался стол на двенадцать персон, и так как новый клиент приказал не жалеть денег, то патрон составил меню, достойное лучших ресторанов. Не должно было быть недостатка ни в чем: ни в редкой рыбе, ни в дичи, ни в трюфелях, ни в винах.
На стол были поставлены ведерки со льдом для шампанского и цветы в золоченых вазах, с которых сошла позолота. Никогда еще стол в ресторане не бывал так торжественно убран.
Около половины шестого явились два посетителя, довольно подозрительной наружности. Им недоставало апломба, так как они не были уверены, что приглашение, так странно переданное хозяином ресторана, серьезно.
Хозяин принял их с самым любезным видом, поспешил успокоить и посоветовал приказать подать что-нибудь в ожидании обеда за счет приглашавшего.
Естественно, они воспользовались советом. К этим двум вскоре прибавилось еще двое, затем еще двое, и наконец все гости Сен-Дени и Аньера собрались в полном составе, попивая абсент.
Ровно в шесть часов появился Жан Жеди в сопровождении Миньоле.
Громкие крики восхищения встретили их.
— Это русские князья! — говорили одни.
— Они блестят с головы до ног, — говорили другие.
— От них за версту несет одеколоном.
— Но все-таки они нас бросили…
— Откуда вы?
— Мы приехали из Гавра, — ответил Жан Жеди.
— Привезли, по крайней мере, устриц?
В это время хозяин ресторана с торжественным видом отворил двери:
— Устрицы поданы!
Гости по двое отправились в зал и были поражены великолепием представившегося им зрелища.
Никогда в жизни не видели они столько хрусталя, фарфора и мельхиора, никогда не видели такой горы устриц, какая представилась теперь восхищенным взорам.
Большие стаканы уже заранее до краев были наполнены шабли.
За удивлением первой минуты последовала радость, и все мужественно напали на устриц.
Но среди всеобщего веселья Жан Жеди был озабочен: отсутствие Рене Мулена и Берты сердило его и казалось необъяснимым.
«Я написал обоим, — думал он. — Трудно поверить, что ни тот, ни другая не получили моего письма… Скорее можно предположить, что они не пришли потому, что Рене сердится на меня… Впрочем, еще только шесть часов, может быть, они появятся позднее».
Оставим на время гостей Жана Жеди и вернемся к одной из главных героинь нашего рассказа: мистрисс Дик-Торн.
Клодия, добившись от Тефера, что он не подаст в отставку, была относительно спокойна.
Молчание Тефера и Жоржа, не подававших признаков жизни, еще больше утверждало ее в мысли, что бояться нечего.
Сменив прислугу, она и не думала жить в уединении, а продолжала посещать своих друзей и принимать их у себя. Она твердо рассчитывала, что в скором времени будет иметь возможность открыто возобновить отношения с сенатором, и более чем когда-либо хотела, чтобы сын Жоржа стал мужем ее дочери.
После бала она не видела ни молодого адвоката, ни доктора Этьена Лорио. Зная, что последний очень занят, она объяснила его отсутствие работой, хотя тем не менее удивлялась, что он не может найти одного часа для исполнения долга самой простой вежливости.
Утром, в этот самый день, она написала маркизу де Латур-Водье и Этьену, приглашая их приехать вечером на чашку чая.
Молодой доктор поспешил ответить, что должен провести ночь у больной, а потому, к величайшему сожалению, не может воспользоваться любезным приглашением мистрисс Дик-Торн.