Сыщик-убийца
Шрифт:
Арестанты ждали в мышеловке, пока их вызовут.
Рене был спокоен и весел, но его товарищ казался озабоченным, нервным и раздражительным.
— Что это с вами? — спросил механик, кладя руку на плечо Жана Жеди. — Разве вы не уверены в себе, как всегда?
— Нет, — ответил лаконично старый вор.
— Почему же? Ведь вы невиновны в краже, в которой вас обвиняют, и можете даже доказать алиби.
Жан Жеди пожал плечами:
— Все это ничего не доказывает. Проклятое первое осуждение портит дело… Вот что меня пугает.
Ну, что это! Соберитесь с духом! К чему трусить? Не хотите ли позавтракать? У нас есть еще время.
— Благодарю, я не голоден.
— Ну, хоть вина стакан выпейте.
— Это пожалуй… может быть, красное вино разгонит черные мысли.
За четвертым стаканом Жан Жеди повеселел и оживился. Обыкновенно вино на него мало действовало, но теперь, разбитый страхом и беспокойством, он начал быстро хмелеть, вероятно, отчасти также оттого, что пил на пустой желудок. Одним словом, он стал разговорчив, как прежде — молчалив, и Рене сказал себе, что, может быть, теперь удастся выведать кое-что относительно его прошлого.
Жан Жеди, Рене Мулен и еще несколько арестантов были вызваны в суд. Их развели под конвоем по разным отделениям.
Усевшись на скамью подсудимых, Рене окинул взглядом залу, отыскивая мадам Леруа.
Он увидел только Берту, и сердце его болезненно сжалось.
— Если бедная женщина не пришла, — прошептал он, — то, значит, она очень больна… может быть, умерла…
Холодный пот выступил у него на лбу при этой мысли.
Берта не знала механика и пристально разглядывала подсудимых, стараясь угадать, который из них Рене. Взгляд ее инстинктивно остановился на нем. Внутренний голос кричал ей: «Это он!» Но предчувствие еще не было уверенностью.
Другой взгляд был также устремлен на Рене, но с совершенно иным выражением.
Человек, смотревший на механика, был лет пятидесяти пяти или шестидесяти. Длинная седая борода падала ему на грудь. Синие очки скрывали глаза. Его чистое, но простое платье не обращало на себя внимания.
Это был герцог де Латур-Водье.
Узнав от Тефера, что Рене будут судить в этот день, герцог захотел присутствовать.
Объявили, что суд идет.
Все встали, и судьи заняли свои места.
Председатель был человеком, известным своей строгостью и в то же время беспристрастием.
Пять или шесть адвокатов, по большей части молодых, заняли места защитников.
Герцог машинально взглянул на них. Вдруг он вздрогнул и нахмурился, узнав маркиза Анри де Латур-Водье.
«Этот безумец никогда не исправится, — подумал герцог. — Вечный защитник бунтовщиков! Сейчас видно, что не моя кровь течет в его жилах. Кого он будет защищать?»
Вызвали бедняка, обвиняемого в непозволительных выражениях против правительства после обильного ужина.
После громовой речи прокурора и бесцветной — защитника, бедняк был приговорен к 25 франкам штрафа и шести месяцам тюрьмы.
Сенатор с довольным видом потер руки, и злая улыбка скривила его губы.
«Эта строгость предвещает хорошее! — думал он. — Рене Мулен не отделается меньше, как двумя годами».
Берта между тем дрожала от ужаса. Она думала о бумаге, подсунутой незнакомцами в стол Рене и взятой ею.
«Если бы у него нашли ту бумагу, — думала она, — несчастный погиб бы… Боже, спаси его!»
Первое дело было закончено.
Следователь вызвал Рене Мулена. Механик спокойно встал и обменялся улыбкой с защитником.
Берте казалось, что она упадет в обморок. Инстинкт не обманул ее, указав на Рене, друга ее матери, защитника их святого дела.
Нервная дрожь охватила сенатора.
Обвинительный акт, основанный на доносе Тефера, был составлен с ужасающей ловкостью. Доказанное знакомство Рене с Орсини придавало ему убедительность.
Для всех после чтения обвинительного акта виновность Рене была несомненна, и никто не сомневался, что он будет осужден.
Сенатор, сияя от радости, едва мог скрывать ее.
Начался допрос.
Рене отвечал со спокойствием и уверенностью чистой совести. Его ответы были ясны и точны. Никакие вопросы не могли сбить его.
В общественном мнении мало-помалу свершился переворот. Многие начинали думать, что Рене обвинен вследствие обманчивых внешних обстоятельств.
Герцог больше не улыбался.
«Зачем дают говорить этому негодяю? — спрашивал он себя. — Председатель не знает своего дела. Надо было припугнуть его, даже в случае надобности запретить говорить!»
Затем последовала громовая речь прокурора, требовавшего самого строгого применения закона.
Эта речь, в сущности бездоказательная, снова пробудила беспокойство Берты и пролила немного утешения на душу сенатора.
Все взгляды были устремлены на Рене, но, ко всеобщему изумлению, он был совершенно спокоен и слушал речь с легким выражением иронии.
«Сколько слов потеряно даром, — думал он, — сколько они ни болтай, я невиновен…»
Наконец встал Анри де Латур-Водье.
Сенатор вздрогнул и побледнел.
«Он… — прошептал герцог. — Он защищает моего смертельного врага! Какое роковое совпадение!»
Речь защитника была коротка, но полна здравого смысла и таланта. Он доказал, как дважды два — четыре, что все факты, на которых основывается обвинение, родились в пылком воображении полицейских агентов, во что бы то ни стало желающих отличиться. Затем он описал безупречное прошлое подсудимого. Он сделал лучше: он доказал его заявлениями из Портсмута, составленными и засвидетельствованными в законной форме.