Т. 13 Число зверя
Шрифт:
— Есть, капитан. Где полотенца?
Час спустя я сидела на корточках в ручье и поспешно мылась, вся в гусиной коже. Когда я вылезла, Зебби стоял, отложив винтовку и держа в руках большое пушистое полотенце размером с меня, готовый меня в него закутать. Мне следовало бы потребовать, чтобы он вел себя, как положено часовому. Но я подумала, что у него на поясе все-таки остался пистолет, и к тому же он наделен этим шестым чувством, которое предупреждает об опасности. Никогда женщина не ощущает такую заботу о себе, как в тот момент, когда мужчина закутывает ее, вышедшую из воды, в большое полотенце. Мне не хватает силы характера, и ничего с этим не поделаешь. Всякую женщину можно купить, и большое пушистое полотенце в нужный момент — это как раз моя цена.
Зебби крепко растер меня, и я согрелась.
— Нравится, капитан?
— Здесь, у ручья, нет никакого капитана Хильды, Зебби. Очень нравится.
— Помнишь, как я тебя растирал в первый раз?
— Еще бы! В раздевалке при моем бассейне.
— Угу. Собирался тогда тебя трахнуть. Еще ни разу мне не давали от ворот поворот с таким тактом.
— Ты собирался меня трахнуть, Зебби? Правда?
Я бросила на него самый невинный взгляд, какой только смогла.
— Шельма, дорогая, я знаю, что тебе соврать ничего не стоит, как и мне. Когда человек делает вот так, даже полотенцем, — и он сделал так, — женщина точно знает, что у него на уме. Но ты не пожелала это заметить и дала мне от ворот поворот, не задев моего самолюбия.
— Сейчас я тоже не желаю это заметить, и мне это так же нелегко, как и тогда. Перестань, прошу тебя! — Он перестал. — Спасибо, дорогой. А то меня уже начало всю трясти. Зебби, как по-твоему, Дити не думает, что я все это устроила, чтобы остаться с тобой наедине? Я не хотела бы ее расстроить.
— Наоборот. Она выдала мне на тебя охотничью лицензию — на тебя, а не вообще на женщин — еще десять дней назад. В письменном виде.
— Правда?
— В письменном виде, чтобы можно было включить туда оговорку. Я не должен идти на риск огорчить Джейка.
— Что-то ты пока не пытался этой лицензией воспользоваться.
— Я воспринял ее как комплимент тебе и мне, поцеловал Дити и поблагодарил ее. Этому ты сама положила конец — тогда, четыре года назад. Но я время от времени задумывался почему. Я молод, здоров, ухаживаю за своими зубами, чищу ногти более или менее регулярно — и, кажется, тебе нравлюсь.
Почему я не подошел? Я не жалуюсь, дорогая, а просто спрашиваю.
Я попыталась объяснить ему, чем друг-мужчина отличается от любовника: первых так мало, а кандидатов во вторые хоть пруд пруди. Он выслушал, потом покачал головой.
— Это мазохизм.
— Разве так не лучше получилось? Я и вправду тебя люблю, Зебби.
— Знаю, Шельма. — Зебби повернул меня к себе лицом и посмотрел мне в глаза. — И я тебя люблю, и ты это тоже знаешь, — сказал он и поцеловал меня.
Поцелуй длился, словно ни он, ни я не собирались его прекратить. Полотенце соскользнуло с меня на землю. Я заметила это потому, что так стало лучше к нему прижиматься и намного приятнее ощущать на своем теле его руки, Зебби не целовал меня с такой страстью с тех пор, как я тогда подманила его, а потом отшила.
Я начала думать, почему я тогда так поступила. Потом стала прикидывать, сколько времени у нас еще осталось. Потом в точности узнала, сколько, — потому что завыла эта проклятая оглушительная сирена. Господь хранит Хильду, вот почему я держу его в своем штате. Но иногда он делает это довольно неуклюже.
Мы отпустили друг друга. Я надела Дитины кеды, натянула через голову одолженное мне платье, повесила полотенце на руку — девять секунд. Зебби уже снова держал винтовку наизготовку (так, кажется, это называется, — то есть в обеих руках).
— Пойдемте, капитан?
— Да, первый пилот. Зебби, а почему я снова стала капитаном? Только потому, что оделась? Да ведь тебе и раньше доводилось видеть этот старый кожаный мешок.
— Кожа тут ни при чем, капитан. Как говорит Дити со слов какого-то японца, «наготу часто видят, но никогда не замечают». Только я иногда замечаю, черт возьми, чтобы не сказать хуже. У вас прекрасная кожа, капитан. А снова стали капитаном вы тогда, когда я поднял с земли винтовку. Но я все время был начеку. Вы заметили, что, когда я вас вытирал, я приподнял вас и повернул так, чтобы мне оказаться лицом к берегу? Я был начеку даже тогда, когда уткнулся в вас носом… а в вас довольно приятно уткнуться носом, капитан Приемная Теща Хильда.
— В тебя тоже, Зебби. Но все еще Шельма, пока мы не дойдем до машины.
— Мы поднялись на обрыв. — Дай мне десять секунд отдышаться. Зебби…
— Да, Шельма?
— Тогда, четыре года назад… мне жаль, что я тогда пренебрегла твоим намеком.
Он похлопал меня по заду.
— Мне тоже, дорогая. Но все кончилось хорошо. И потом… — он улыбнулся этой своей неотразимой дурацкой улыбкой, — кто знает? Мы ведь пока еще не умерли.
Когда мы вернулись, Джейкоб хлебал суп.
— Вы опоздали, — заявил он. — Мы вас ждали.
— Вижу.
— Не слушай папу, капитан тетя, — вы пришли раньше на две минуты и семнадцать секунд. Вы уверены, что вам хватило времени отмыться?
— Мне вполне хватило времени на то, чтобы окоченеть. А тебе не холодно? — Дити почти весь день ходила голая, как и я: мы занимались потной работой. Но когда я видела ее в последний раз, она была одета. — Джейкоб, а нам с Зебби суп будет?
— Оставили чуточку. Возьмешь эту миску, когда я кончу, — вот, бери! Одной меньше мыть.
— А Зебадия возьмет мою — тоже вот, бери, — а я сняла комбинезон, потому что он грязный, а я чистая. Я пока еще не могу придумать, как бы нам устроить стирку. Корыта нет, греть воду не в чем. Что еще можно сделать? Тереть между камнями, как на фотографиях в «Нэшнл Джиогрэфик»? Что-то не верится.
К заходу солнца мы были уже в постели. Ая закрыла дверцы, и в машине стало совсем темно. Если верить Дити и Ае, до восхода оставалось десять часов и сорок три минуты.
— Дити, пожалуйста, скажи Ае, чтобы разбудила нас, когда солнце встанет.