Табу на вожделение. Мечта профессора
Шрифт:
Зато теперь эти трое почти не затыкались, наперебой рассказывая друг другу различные истории и примеры из жизни. А Юля, обиженно надув щеки, бесцельно ковыряла вилкой у себя в тарелке. Есть больше не хотелось.
Внезапно ее внимание привлекло какое-то движение за окном. Во дворе у соседей. Прищурившись, она увидела, как дядя Валера спускает с крыльца инвалидную коляску и тщательно застилает ее одеялом.
— Мам? — ведомая любопытством, бесцеремонно вклинилась в их разговор. — А что там у наших соседей происходит? Ничего не понимаю.
— Ох,
— Почему? Что с ней случилось?
— Да такое случилось, что и врагу не пожелаешь! Помнишь, сумки они тебе в общежитие завозили? Так вот, тогда они в город не из праздного любопытства мотались-то. Дочь свою из больницы забирали. Она же у них раньше была… сама знаешь, какая — оторви да выброси. Чего только ни творила в городе своем. И пила, месяцами не просыхая. И дрянь какую-то курила. Даже таблетками баловалась. А потом вдруг заболела. Причем резко. И очень серьезно. Начали обследовать, а там… все до такой степени запущено, что уже и неоперабельная она. Естественно, Зина с Валерой отказывались это принимать. Их можно понять — единственный ребенок, как ни крути. Влезли они в кредиты, продали все, что смогли. Но врачи гарантий не давали. Что-то пытались сделать, да толку ноль. В общем, лечение Дашке не помогло. Слишком поздно. Вот и отправили ее домой… последние деньки… доживать.
— Господи! — ужаснулась Юля. — Как же так? Ей ведь всего двадцать четыре!
— Милая, — мама нежно коснулась ее руки, — все мы под богом ходим. И все мы рано или поздно… окажемся там. Такова жизнь.
Пребывая в самой настоящей прострации, она кивнула.
А мать продолжила:
— Юль, ты б наведалась к ней, что ли! Знаю, вы не ладили особо и не общались почти. Но… выросли-то, считай, в двадцати метрах друг от друга! Поговори. Поддержи по-соседски. У нее ведь… каждый день может стать…
— Я поняла, — Попова отложила вилку в сторону. — Схожу обязательно.
— Прямо сейчас и ступай! — настаивала мама. — Ее вон как раз на прогулку вывели. И приглядишь за ней, пока Зина постель меняет.
Юля вновь выглянула в окно. И правда. В инвалидном кресле сидела Дашка. Одна. Родители ее вывели, усадили, укрыли одеялом и вернулись в дом.
— Хоро…
— Нет! — неожиданно и резко вмешался Марат. — Не нужно ей этого видеть!
От стали, звенящей в его голосе, мама даже немного растерялась.
— Но…
— Никаких «но», Наталья Васильевна! — Каримов оставался непреклонен. — Сами подумайте, для чего вашей дочери такой дикий стресс? У нее мало своих потрясений? Почему она должна переступать через себя и идти к человеку, с которым никогда не ладила? Извините, но это лишнее! Да, девушку по-человечески жаль. Тем не менее, судя по вашим рассказам, она прожила «яркую» жизнь. А последствия есть у всего. Нужно было раньше…
Профессор замолчал вдруг, выцепив их соседку случайным взглядом.
Он побледнел. Вытолкнул из себя воздух так резко, как будто тот обжигал его изнутри. Скрежет его зубов был отчетливо слышен в воцарившейся тишине их дома. Играя желваками на лице, Марат сдавленно прохрипел:
— Как, говорите, фамилия у вашей Дашки?
— Тараевы они, — ответил за всех Костя.
Мужчина вздрогнул. Его ладони, сжатые в кулаки, с грохотом опустились на крышку стола. Ничего не объясняя, он вскочил на ноги и ринулся прочь.
С трудом понимая, что происходит, а вернее — не понимая вообще, Юля машинально побежала за ним.
— Ты куда? В чем дело? Что случилось?
Ответом ее не удостоили. Каримов просто обулся и вышел на улицу.
Естественно, сдаваться она не собиралась. Накинула пальто и тоже торопливо выскользнула наружу прямо в домашних тапочках.
Вскоре стало ясно — мужчина направляется к их соседке.
И настичь его Юля смогла, лишь когда он сам остановился в паре метров от Дашки. Она выглянула из-за его плеча, намереваясь поздороваться с ней.
Да только не смогла произнести ни звука. Девушка была не похожа на саму себя. Бледная. Слабая. Осунувшаяся. С синюшными губами и мутными глазами. Дарья не сразу заметила их. Но когда это произошло, ее затрясло.
Сложно сказать, какие эмоции она сейчас испытывала. Однако к Каримову девушка обратилась со смесью ужаса и благоговения в голосе:
— Марат? Это… правда ты?
В тот самый миг Юля нахмурилась, осознав одну простую истину:
«Знакомы! Черт подери, они знакомы!»
В груди скользкой ядовитой змеей шевельнулась тревога. Особенно когда Марат ничего не ответил и ей. Он просто сверлил ее совершенно безумным взглядом. Пыхтел как паровоз. И молчал. Но то молчание было громче любого крика. Казалось, еще секунда, и ее профессор совершит нечто ужасное. Непоправимое. Конечно, допустить этого Юля не могла.
Она шагнула вперед и максимально вежливо произнесла:
— Привет, Даш!
Едва ли эти двое ее заметили, продолжая играть в молчаливые гляделки друг с другом. Это страшно раздражало. И пугало до жути. Наконец, удерживая Дарью в плену своего пылающего гневного взгляда, Каримов заговорил:
— Все эти годы, глядя на Артема, я мечтал только об одном — свернуть тебе шею! И обязательно свернул бы, окажись ты в добром здравии! Но… раз уж судьба распорядилась иначе… что ж… не мне с ней спорить!
Юля нахмурилась, пытаясь переварить услышанное.
Пытаясь понять, при чем здесь Артем и несчастная шея ее соседки.
Но когда до воспаленного сознания все же дошел смысл его слов, Попова невольно пошатнулась, разве что чудом не рухнув на колени.
— Не может быть! — изумленно, ошарашенно. — Это она, что ли, мать Артема?
— Нет, пташечка! В ее случае более применим термин «инкубатор»!
Дашка горько усмехнулась:
— Точнее и не скажешь…
Она ничего не отрицала. Не пыталась обелить себя.