Тагу. Рассказы и повести

Чиковани Григол Самсонович

Евгению Жваниа сразу бросилось в глаза, что народу собралось немного. Плохо, конечно, но могло быть хуже, могли и эти не прийти.

Иродион Чхетиа тоже огорчился, увидев, как мало собралось людей. Но что делать? Ему поручено открыть митинг, и он его откроет. Чхетиа оперся обеими руками о перила балкона и только было раскрыл рот, чтобы начать речь, как увидел, что с главной улицы на площадь выезжает на рысях отряд гвардейцев во главе с офицерами Аршба и Гардабхадзе. Лейтенант Аршба подал какую-то команду, и гвардейцы остановили коней.

Капитан Глонти

усмехнулся и подмигнул председателю уездной общины, что могло означать только одно: "Вот теперь начинайте, я разрешаю!" Чхетиа всего передернуло: "Ну и наглец этот капитан!"

— Товарищи, господа, братья, от имени правления уездной общины объявляю митинг открытым. На нашу свободную страну напали красные орды. Наш свободный народ в дни роковых испытаний всегда был един. В едином строю боролись против поработителей и стар и млад, мужчины и женщины, старики и даже дети. В едином строю плечом к плечу боролись с врагами крестьянин и владетель, помещик и купец. И сейчас, в этот роковой час, — мы вместе. Вместе все наши партии: социал-демократы, социал-федералисты, национал-демократы, эсеры…

— Ух ты, сколько их, сукиных детей! — шепнул Закро Броладзе Джамбулату Бестаеву. — Как это одна большевистская партия справится со столькими?

— Справится. Джамбулат знает — справится, — сказал Бестаев, расплываясь в улыбке.

— Господа, товарищи, я предоставляю слово члену учредительного собрания. Прошу вас, господин Жваниа, — сказал Чхетиа и отступил назад.

Евгений Жваниа подошел к перилам. Послышались хлопки. И опять редкие. Свирепые взгляды Джабы Кобахиа и его дружков никого не испугали.

Член учредительного собрания снял шапку и вкрадчиво начал:

— Господа! Война не объявлена, но она уже началась! Вы знаете, что мы, социал-демократы, поборники мира. Мы всегда стремились к миру, но непримиримый враг трудящегося народа — большевистская Россия — коварно напала на нас. Мы защищаем свое отечество. Сейчас мы все — каждый из нас в отдельности и все вместе — должны отказаться от личных и партийных интересов и все, все отдать фронту. Защита родины, несомненно, потребует от нас больших жертв. И каждый из нас, не задумываясь, должен принести свою жертву на алтарь отечества: кто имуществом, кто трудом, кто кровью. И победа будет за нами. Я хочу вас заверить, друзья, мы ни разу не забывали, что наша партия — социалистическая партия, что ее цель — осуществление социализма, установление социалистического строя.

Джаба Кобахиа и Антимоз Гетиа переглянулись.

— Ты гляди, какая у них цель, — сказал Джаба.

— Гляжу, — хохотнул Антимоз.

— Вместе с тем наша партия не забывает, что она демократическая партия, что социализма мы достигнем лишь путем демократии, волей большинства народа. Для утверждения власти пролетарского труда мы уже заложили фундамент. Наш народ сейчас на небывалом подъеме — радуется деревня, радуется город, и в это время…

— Радуется! Как бы не так! — пробормотал крестьянин в башлыке.

Джаба Кобахиа опять резко повернулся к нему. Пьяный, а он всегда был на

взводе, Джаба мгновенно хватался за кинжал или револьвер, если ему не нравилось чье-либо слово. А сейчас Джаба был не просто под хмелем, он "занимался политикой", он "стоял на страже".

— Заткнись, паршивец! — прошептал Джаба и схватился за револьвер. — Еще одно слово, и я вышибу из тебя мерзкий дух.

— Таких паршивцев здесь много, Джаба, — сказал купец Антимоз Дгебиа, — из всех дух не вышибешь.

— Да, расплодилось, развелось их, проклятых… тьма-тьмущая…

— Этот, в башлыке, Парна Кварацхелиа из Кахати, — прошептал на ухо Джабе полевой сторож Павле.

— Это все демократия виновата, — сказал Антимоз Гетиа, — та самая демократия, за которую агитирует господин Жваниа.

— Уже больше года, как по соседству с Грузией установлена Советская власть, — продолжал член учредительного собрания. — Наш народ, имевший до этого весьма смутное представление о России, получил возможность поближе познакомиться с устройством ее, так называемой Советской власти. Она нигде не утверждается по воле народа, эта власть, ее устанавливают только и только силой…

Парна Кварацхелиа хотел было крикнуть только одно слово: "Вранье", но, увидев, что рука Джабы Кобахиа еще лежит на кобуре, усмехнулся и подумал: "Ничего… пока помолчу".

— Эта орда не раз подступала к границам Грузии, но ее отбрасывали доблестные бойцы нашей славной армии и гвардейцы, которых мы так горячо любим.

И тут Парна не стерпел. Он, правда, покосился на револьвер Кобахиа, но решил: "Не выстрелит, не посмеет…" и крикнул:

— Мы ее любим, а она по нас из пушек стреляет.

— Передача земель в руки крестьян в соответствии с установлением, — повысив голос, продолжал Евгений Жваниа, — привлекла и сердца и души наших крестьян…

Учитель слушал Жваниа с изумлением: "Какая передача земли… когда ее передавали?" Миха Кириа, услышав эти слова Жваниа, только усмехнулся. А Аполлон Чичуа готов был аплодировать члену учредительного собрания.

— Никогда еще грузинский крестьянин не расправлял так плечи, как теперь. Никогда в его руках не скоплялась такая большая часть национального достояния, как сейчас. Это произошло благодаря независимости Грузии, благодаря демократии. Сегодня наша Грузия…

Члену учредительного собрания так и не удалось закончить эту фразу — на дороге показалась и направилась к площади траурная процессия.

Впереди с горящими свечами и венками шли школьники: Гванджи Букиа, Гудза Джгереная, Утуиа Тодуа, Куча Кучаа и их одноклассники. Гроб Юрия Орлова несли четверо рослых молодых крестьян. По сторонам гроба шли Варден Букиа, Тариэл Карда, Шамше Акбардиа, Беглар, Джвебе, Зосиме, Кочоиа, паромщик Бахва и провизор Эстате Начкебиа. Сразу за гробом шли женщины в черном и среди них Мака, Инда, ее мать, а за ними Гудуиа Эсванджиа. Отвыкший от людей лесной отшельник шел один и, словно прокаженный, старался никого не касаться. В руках у него была толстая и тяжелая, словно налитая свинцом, дубина.