Тагу. Рассказы и повести

Чиковани Григол Самсонович

По обочинам дороги с обеих сторон шли в затылок друг другу мужчины в бурках. Они как бы охраняли процессию. Это были члены большевистских ячеек деревень, входящих в волость. Бурки они накинули для того, чтобы скрыть оружие.

Никто не плакал — ни женщины, ни мужчины, и тем более потрясающей была эта похоронная процессия. Медленно, как равнинная река, тек нескончаемый поток в черном.

— Это невозможно! — взвизгнул Евгений Жваниа и обернулся к Миха Кириа и Вахтангу Глонти. — Ведь хоронить гвардейца должны были

завтра.

— Нас обманули, — сказал Миха Кириа, а капитан вообще не знал, что сказать члену учредительного собрания. Он и сам был ошеломлен случившимся.

— Процессия идет сюда. Уверяю вас, господа, что она заранее подготовлена большевиками, — сказал Калистрат Кварцхава и сильно, сильнее чем обычно, ударил по краге тростью с набалдашником в виде головы бульдога. — Это не просто похоронная процессия, господа! Это демонстрация!

— Демонстрация! — взволновался Аполлон Чичуа.

— куда же глядит наша гвардия?

— Капитан, остановите их! — приказал член учредительного собрания.

— Это невозможно. Взгляните на процессию, извините. на демонстрацию. Ей не видно конца. И вон видите тех людей в бурках? Так у каждого из них под буркой карабин.

— Это вы должны были знать заранее, капитан, — сказал Аполлон Чичуа.

— Большевики, к сожалению, не поставили нас в известность, — огрызнулся Глонти.

— Испугались? — насмешливо спросил капитана Чичуа.

— Мы нет, господин Чичуа! А за других — не отвечаю, — с усмешкой ответил капитан.

Собравшийся на площади народ и гвардейцы пристально вглядывались в процессию — все молчали, и слышен был топот многих сотен ног.

— Юрий, парень, моей собственной рукой убил ты меня, — горестно прошептал Джамбулат Бестаев.

— Глядите, на что стал похож Джвебе, — сказал Ричард Болдуин.

— Я удивляюсь, что он еще держится на ногах, — сказал Закро Броладзе.

С балкона на процессию глядели со страхом и напряженным ожиданием. Сейчас она шла, развернувшись, как черная волна.

Толпа на площади раздалась, пропуская процессию.

— Надо было упредить этот удар большевиков! Упредить! — шепнул уполномоченный правительства Чи-чуа члену учредительного собрания.

Член учредительного собрания не ответил.

На балконе все стояли молча. И все, кроме учителя, капитана и председателя волостной общины, были смертельно бледны.

Дети со свечами и венками вошли в тесный коридор, образованный стоящей на площади толпой. Когда проносили гроб, люди обнажили головы.

Крестьянин из Кахати — Парна Кварацхелиа стал рядом с Джабой Кобахиа и вызывающе оглядел его. Джаба снял руку с револьвера.

Обнажили головы и те, кто стоял на балконе. Только Сардион Анджапариа, капитан Глонти и начальник военного ведомства Варлам Хурциа не сделали этого.

Беглар Букиа и Шамше Акбардиа уверенно поднялись на балкон, остановились у перил, как раз там, где стояли

Аполлон Чичуа и Евгений Жваниа, и знаками показали им: "Отойдите!" Член учредительного собрания и уполномоченный правительства заколебались, посмотрели на капитана, но тот уклонился от их взгляда, и тогда они молча уступили место Беглару и Шамше. Те протянули руки и восемь человек снизу подняли к ним гроб. Беглар и Шамше поставили гроб на перила. Поддерживая гроб, Беглар стал в головах, а Шамше — в ногах.

Капитан Глонти посмотрел на застывшее лицо Юрия и, чтобы подавить вздох, прикусил губу. Капитан Глонти — солдат и, как сам себя уверяет, превыше всего ценит в людях солдатскую доблесть. А солдат Юрий Орлов проявил высшую доблесть, выше которой нет, — он грудью своей прикрыл товарища, он жизнь свою отдал за друга. И капитан Глонти мысленно попрощался со своим бойцом: "Прощай, Орлов, прощай, храбрец! Ты умер честной солдатской смертью, и я тебе могу только позавидовать, Юрий".

На балкон поднялись Варден, Тариэл Карда, Элиз-бар Кварацхелиа, Манча Заркуа и несколько человек в бурках. Они стали позади Вардена и Тариэла.

Член учредительного собрания кивком головы поздоровался с Варденом. Жваниа сразу же сообразил, что это и есть тот самый большевистский комиссар, которого он приказал выпустить.

— Продолжайте вашу речь, господин Жваниа, — сказал Варден. — Не то вам придется долго ждать.

Евгений Жваниа подошел к гробу.

— Сестры и братья, — начал он, придав своему голосу скорбные ноты, — перед вами лежит совсем молодой русский юноша. Он не был большевиком, напротив, он пришел к нам, чтобы сражаться с большевиками. Вся жизнь была впереди у этого славного русского парня, но злая рука остановила его сердце…

— Теперь для него все кончилось, его нет, и он не может мстить, — крикнул из толпы Парна Кварацхелиа.

— Нет, друг мой, вы ошибаетесь, — возразил Парне Евгений Жваниа. — Вы говорите сейчас о мести. Месть разорила деревню, а добро ее построило. Сегодня нам не до мести. Мы должны отдать все свои силы защите нашей свободы, нашего бирюзового неба… нашей изумрудной земли…

— Ну, и защищайте вашу свободу и ваши земли, — выкрикнул из толпы человек в бурке. — Изумрудная земля не принадлежит нам. Что защищать безземельному крестьянину? У нас нет ничего, кроме души.

Уполномоченный правительства подошел к перилам и стал рядом с Евгением Жваниа.

— Разрешите мне сказать несколько слов по поводу этой реплики, — попросил он Жваниа и, не ожидая его согласия, обратился к народу:

— Вы сказали, безземельные крестьяне. Как вы можете говорить такое? Господин Жваниа только что информировал вас о том, что земли переданы в руки крестьян. Я, как член правительства, подтверждаю это. Ну, а что касается моей земли и земли моих братьев, то она давно у вас. Вы уже давно ее пашете.