Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
— Как на кого? На вашу незыблемую веру, господин Чичуа, — сказал Евгений Жваниа.
— Вы, левые социал-демократы, не очень-то отличаетесь от большевиков, — упрекнул его уполномоченный правительства.
— К сожалению, очень отличаемся, — сказал Евгений Жваниа.
— И вы еще сожалеете об этом?
— Поздно жалеть. Есть ошибки, которые не заслуживают сожаления.
— Не отчаивайтесь, господин Жваниа, бог милостив.
— Вы говорите, бог милостив…
— Бог защищает правду и наказывает за ложь и насилие.
—
Уполномоченный правительства обиженно поджал губы и, натянув перчатки, надел шапку.
— Господин Кириа, где мой экипаж, я должен ехать!
— Ваши лошади так изнурены, что их подымет только водка Харитона Харебава, — сказал Джаба Кобахиа, которого в душной комнате стал одолевать хмель.
— Что вы сказали?!
— Вы никогда не слышали о водке Харитона Харебава?
— О водке?! — изумился уполномоченный правительства. — Как вы смеете говорить сейчас о такой чепухе?
— Как смею? А вот так, — вино вдруг ударило в голову Кобахиа, и он, недолго думая, вытащил из кобуры револьвер.
Все растерялись, поняв, что Джаба может перестрелять сейчас всех в этой комнате и никто ему не помешает. Но тут, к всеобщему удивлению, тощий и легкий фельдшер, подняв свою толстую трость с набалдашником в виде головы бульдога, изо всей силы ударил ею по огромной, плешивой голове Джабы Кобахиа. Верзила закачался и медленно опустился на пол. Некоторое время он сидел на полу, покачивался и все еще не выпускал револьвера. Казалось, вот-вот он спустит курок. Испуганные господа не отрывали от него глаз и боялись пошевельнуться. Фельдшер снова замахнулся тростью, но Еквтиме перехватил его руку:
— Уже не нужно, Калистрат… Разве не видишь, кончился Джаба?!
Не успел он это договорить, как Джаба Кобахиа, уронив револьвер, повалился на бок. Фельдшер подошел к Джабе, взял револьвер и, положив себе в карман, окинул всех присутствующих торжествующим взглядом.
— Ну, теперь отдохнут лошади наших извозчиков, — сказал Миха Кириа. — Отдохнут, бедные, от жгучей водки Харитона Харебава.
— Опять Харитон Харебава, опять водка! Ничего не понимаю! — возмутился Чичуа.
— Замучил он лошадей, господин Чичуа.
— Лошадей? — завопил уполномоченный правительства.
— Ну, да, лошадей, он им, несчастным, наливал под хвост крепкую, как огонь, водку.
— Сейчас в мире нет никого несчастнее нас, а вы болтаете о лошадях и их хвостах.
— Лошадь самое умное животное, господин Чичуа, — лениво возразил Миха Кириа и, пустив в воздух красивые колечки дыма, проводил их безразличным взглядом.
По балкону перед окном кабинета прошли люди в бурках. "Это за нами", — подумал Жваниа и сам удивился тому, что не почувствовал ни страха, ни волнения, ну ничего, ничего, кроме усталости. В кабинет вошли Варден Букиа, Тариэл Карда, Шамше Акбардиа и провизор Эстате Начкебиа.
— Граждане, прошу очистить помещение, —
— Как вы смеете?! — выступил вперед уполномоченный правительства Чичуа.
— Смею, — сказал Варден.
Деревня спала. Окно комнаты Инды распахнуто, сама она сидит на подоконнике, а внизу, во дворе, Джвебе.
— Ты не пошел с гвардией, Джвебе?
— Нет, Инда.
— А твои друзья?
— Они не станут стрелять в русских солдат, Инда.
— Бедный Юрий!
— Как брата любил я Юрия.
— Я тоже словно брата потеряла, Джвебе.
— Как родного сына оплакивала его деревня.
— Бедный Юрий!
— Лучше бы меня убила та пуля, Инда!
— Что ты, не говори так, Джвебе!
— Лучше бы меня убила та пуля, Инда.
— Куда пошла твоя гвардия, Джвебе?
— На Гагринский фронт, Инда.
— А ты что думаешь, Джвебе?
— То же, что и Варден, Инда.
— Ты ведь гвардеец, Джвебе.
— Я солдат народа, Инда.
— Отец помирится с тобой, Джвебе?
— Помирится, Инда.
— Джвебе!
— Что, Инда?
— Что ты стоишь там внизу, Джвебе?
— Что же мне делать, Инда?
— Не знаю, Джвебе.
— Что же делать, Инда?
— Отец спит, Джвебе.
— Инда…
— Мать тоже спит, Джвебе.
— Подняться, Инда?
— Не знаю, Джвебе.
— Я поднимусь, Инда.
— Я в одной сорочке Джвебе.
— Я зажмурюсь, Инда.
— А если ты тронешь меня, Джвебе?
— Я заложу руки за спину, Инда.
— А если ты откроешь глаза, Джвебе?
— Пусть лопнут тогда мои глаза, Инда.
— А если ты все-таки тронешь меня, Джвебе?
— Пусть тогда руки у меня отсохнут, Инда.
— А вдруг ты откроешь глаза, Джвебе?
— Тогда я ослепну от счастья, Инда.
— Ну, так не поднимайся, Джвебе.
— Почему, Инда?
— Не знаю, Джвебе.
— Я поднимусь, Инда.
— Нет, нет, Джвебе.
— Так что же мне делать, Инда?
— Не знаю, Джвебе.
— Что же мне все-таки делать, Инда?
— А если отец услышит, Джвебе?
— Ну что же делать, Инда?
— А если мать услышит, Джвебе?
— Что же делать, Инда?
— Поднимайся, Джвебе.
— Я поднимусь, Инда.
— Только не гляди на меня, Джвебе.
— Не буду, Инда.
— Только не трогай меня, Джвебе.
— Не трону, Инда…
Пицунда — Тбилиси, 1970
Перевод Э.Фейгина
СМЕРТЬ В КАНАВЕ
Да, было времечко! Караман выходил на люди в новенькой чохе, щеголевато перетянутой узким поясом, с богатой серебряной насечкой и с кинжалом. Тогда он подражал дворянам, теперь приходится подражать мужикам. Что делать? Такова жизнь. С мужиками — по-мужичьи. Вот и одеваться перестал по-старому.