Так близко
Шрифт:
Всякий раз, когда я выхожу из квартиры, я думаю о том, что ты все же сможешь меня найти. В районе, численность населения которого в рабочие часы увеличивает до четырех миллионов, все равно сохраняется риск того, что система распознавания лиц выдаст мое местоположение.
А может… ты уже забыл обо мне? Ты легко расстаешься с людьми, но злишься, если человек первым начинает дистанцироваться. Либо ты уже позабыл о моем существовании, либо бросил все силы на мои поиски. Ты не любишь плыть по течению, тебе нужны охота и азарт. Интересно, ты когда-нибудь любил меня? Возможно,
Грязные желтые машины такси и черные внедорожники едут по городским улочкам. Жители Нью-Йорка толпятся на тротуаре, ожидая зеленого сигнала, по которому мы сможем побежать по раскаленному асфальту. Со всех сторон раздается шум дорожного движения, но мое сердце стучит еще громче. Всего через несколько секунд я пройду мимо здания, которое манит меня вопреки чувству самосохранения.
Я могу уйти в сторону от этой блестящей сапфировой башни. Свернуть на другую улицу. Уехать из города, штата, страны… Но извращенная одержимость толкает меня на риск. Это просто необъяснимо. Я столько лет скрывалась, но постепенно становилась все более беспечной. Бегство не наградило меня новой жизнью. Я все еще дышу, но во всех смыслах я уже мертва.
Возможно, мне надоело ждать момента, когда я смогу наконец-то попрощаться.
Зеленый. Я бездумно иду вперед, мои каблуки будто специально цепляются за каждую выбоину в асфальте. Благоразумные женщины носят балетки или туфли на низком каблуке. От запахов выхлопных газов и тележек с едой у меня сводит желудок. Никто даже не смотрит в мою сторону. Никто не улыбается. Город притупляет все чувства. Все живут и действуют на автомате.
Мое имя щелкает в воздухе, словно громкий выстрел винтовки. Меня наполняет страх.
У неповиновения есть цена – опасность оказаться найденным.
25
Я рано просыпаюсь, очнувшись от сна без сновидений. Тянусь за планшетом, который лежит рядом со мной на твоем месте, и отключаю будильники. Совершенно не помню, как заснула. Помню лишь то, что много плакала до тех пор, пока у меня не заболела грудь. Меня почти уничтожило быстрое исчезновение интереса ко мне. Итак, я рискнула и проиграла. Оставалась некая надежда, что ты все-таки захочешь меня. Сейчас уже утро, и я превращаю свою грусть в оружие, которое поднимает меня из постели.
Через несколько мгновений я уже стою под горячим душем. Вся душевая выложена массивными мраморными плитами. Черные прожилки напоминают переплетенные ветви деревьев или бесконечную паутину.
Я удивляюсь твоей логике: создать совершенно разные пространства «для него» и «для нее», а самому жить в самой дальней части пентхауса, оставив все остальное в качестве памятника в честь Лили.
Быстро готовлюсь к предстоящему дню. Ты предусмотрел все необходимое, учитывая даже самые неочевидные потребности девушек. Ты снабдил ванную всем подряд, начиная самыми разными средствами по уходу и заканчивая зубной пастой. По степени потертости ручек кистей для макияжа с натуральным ворсом можно определить фавориток Лили из
Я чувствую себя как дома, словно всегда жила в этом пентхаусе. Это одновременно удивительно, приятно и жутко.
Некоторые женщины, наверное, не смогли бы смириться с такой необычной одержимостью. Возможно, я просто ненормальная. Мне просто нужна вся твоя любовь, Кейн.
Я одеваюсь и приступаю к изучению достаточно скудного ассортимента украшений, но меня почти сразу отвлекает быстрый двойной стук в дверь спальни.
– Да, я здесь, Витте.
Я поднимаю взгляд на дверной проем, в котором появляется стройное мускулистое тело.
– Завтрак готов, можете приходить.
Гардеробная имеет ширину обычной комнаты, хотя служит своеобразным проходом в другую часть дома, поэтому Витте остается на почтительном расстоянии.
Он делает несколько шагов вперед. Рассматривая мою одежду, Витте изучает одну из бирок.
– Спасибо, что все это заказали, – благодарю я.
– Интересный метод организации, – бормочет он, изучая небольшую картонку.
У меня есть два варианта пометок: солнце и луна обозначают обычный или вечерний наряд. На лицевой стороне я записываю, какой верх или низ хорошо сочетается с этим предметом гардероба. На обороте указываю подходящие аксессуары: украшения, ремни, сумочки и обувь. В ящике стола мне посчастливилось найти бирки, сделанные в прошлой жизни. Поэтому мне оставалось только нацепить их на нужные элементы одежды. А для недавнего пополнения гардероба я попросила Витте связаться с типографией, логотип которой был указан на всех бирках, и заказать дополнительные карточки.
Сейчас создают отдельные приложения для организации и систематизации гардероба, но это совсем не то.
– Моя мать использовала эту систему, – объясняю я. – Она считала, что нельзя подбирать наряды в самую последнюю минуту. Говорила, что хорошая одежда и ухоженная внешность – надежная женская броня.
– Броня, – шепотом повторяет Витте, продолжая изучение моей картотеки.
– А еще она говорила, что не в нашей природе слишком трепетно относиться к одежде, мы просто хотим обладать красивыми безделушками. Поэтому она научила меня быть внимательной и использовать дополнительную защиту. Одежда – всего лишь один из вариантов доспехов.
– Думаю, что я могу с этим согласиться. Если вы не против, расскажите мне о ней.
Я на мгновение закрываю глаза и вспоминаю. Гибкое тело. Густые черные волосы. Кошачьи ярко-зеленые глаза. Широкий рот с красной помадой. Даже не могу вспомнить внешность отца, поскольку каждый раз, когда я смотрю в зеркало, я вижу отражение матери. Когда я была маленькой, то верила, что появилась на свет только благодаря ей. И меня совершенно не смущало, что у всех детей были отцы. Он был не нужен, ведь у меня была мать.
– Мне она казалась самой красивой женщиной в мире, – шепчу я, глядя на подаренное тобой кольцо. Я решаю, что мне нужно только это украшение. Ничто другое не подойдет. – Я хочу ослепить тебя. Хочу показать, насколько я тобой горжусь. Возможно, когда-нибудь у меня появится такой шанс. Я надеюсь. – Ей так легко удавалось потрясающе выглядеть, – продолжаю я, глядя на свое отражение. – Но она все равно усердно работала над собой. Она была самоучкой. Близкие знакомые считали ее самородком и были правы.