Так говорил Песталоцци
Шрифт:
Марина пристегнула ремень:
– Вообще-то моя настоящая фамилия «Птичкина». Смешная. Она мне никогда не нравилась. Не похожа я на «Птичкину». И я решила ее сменить. И взяла фамилию бабушки. Она родственница Максима Игнатовича. Дальняя.
– Он жив?
– Не знаю. Никто не знает. Осенью девяносто первого он исчез.
«Zu allen Zeiten M"anner verteidigten ihre Gesellschaft und Frauen verteidigten ihre Familie».
Во
Эпилог. И снова 1980-й
62. Ошибка Андропова
Брежнев сидел в кресле метрах в десяти от дома. На нем был спортивный костюм, на коленях лежала газета.
Андропов удивился: ни охранников, ни врачей поблизости не было. Не видно было и другого кресла, придется разговаривать стоя. Может быть, это и к лучшему. Доклад не займет много времени.
– Не оторвал вас, Леонид Ильич?
Брежнев посмотрел вокруг. Понял, что Андропову негде сесть:
– Скажи охранникам, чтобы принесли кресло.
– Я ненадолго. Просто короткая информация об Олимпиаде.
Брежнев требовал, чтобы любая мелочь, касающаяся Олимпиады, особенно, если речь шла о бойкоте, докладывалась ему лично.
Раньше Андропов начинал доклад Брежневу с новостей неприятных и заканчивал на мажорной ноте, даже анекдотом, Брежнев любил анекдоты. Но последнее время он начинал доклад с новостей хороших, потому что внимания стареющего генсека хватало только на первую часть доклада.
А хорошие новости сегодня были. Из Италии бойкотировать Олимпиаду будут только спортсмены военнослужащие; зато остальные – а их большинство – не только приедут, но будут выступать под национальным флагом. Это будет самая крупная команда из Европы. Приедут и испанцы. На открытии они пройдут под белым флагом с небольшой эмблемой Олимпийского комитета Испании в виде олимпийских колец и испанского флага под ними.
– Самаранч оказывает нам большую помощь.
Самаранч, тогда посол Испании в Москве, делал всё возможное для противодействия бойкоту Олимпиады; в скором времени должны были состояться выборы Председателя Международного Олимпийского комитета, и он рассчитывал на поддержку своей кандидатуры со стороны СССР и дружественных ему стран.
У Брежнева было хорошее настроение, новости ему понравились, и Андропов решил, что самое время решить вопрос о группе «Л», которую Брежнев распорядился расформировать год назад, а Андропов ограничился тем, что сократил ее в три раза.
– Вы дали указание расформировать группу «Ликвидация», – неуверенно начал он. – Мы это сделали, но я прошу у вас согласия сохранить костяк группы, чтобы не пропали наработки прошлых лет. Надо сохранить технику, оборудование.
Он хотел продолжить, но, на его удивление, Брежнев сразу согласился:
– Правильно. Правильно. Опыт терять нельзя.
– Мы хотим принять в группу нескольких женщин. Иногда бывают случаи, когда женщине легче добраться до человека, который нас интересует.
– А они не начнут работать против нас?
– У нас женщины все проверенные, идеологически устойчивые.
– Делай, что считаешь нужным.
Андропов решил переменить тему и вернулся к Олимпиаде:
– Самаранч помогает нам. И не только потому, что рассчитывает на нашу помощь при выборе Президента Олимпийского комитета, но и потому, что любит спортсменок – блондинок небольшого роста. Мы ему помогаем по мере возможностей.
– Ишь ты! Блондинки, спортсменки, маленького роста. Ты бы и мне помог, Юрий Владимирович. Поможешь?
Брежнев сказал это в шутливом тоне, в таком же тоне хотел ответить Андропов, но не смог. Получилось казенно:
– Сделаем.
– А мне маленькие никогда не нравились. А тебе как, Юрий Владимирович? Нравились маленькие? Блондинки.
Андропов сделал вид, будто не нашел, что ответить. Брежнев вздохнул:
– Годы, годы. Ничего не поделаешь. Есть еще что?
Андропов развел руками:
– Пожалуй, всё.
– Тогда позови охранника.
Андропов ушел, через полминуты появился охранник.
– Помоги мне.
Охранник помог Брежневу подняться, и тот медленно поплелся по направлению к дому.
«Сухарь он, Андропов, – думал он по дороге. – Баб не знает. На бабу можно рассчитывать во всем. Горы свернет. Но вот если ей приглянулся мужик, тогда пиши пропало. Оно и верно. Баба должна оставаться бабой».
Если бы кто-нибудь сказал Леониду Ильичу, что он – сторонник Песталоцци, он бы очень удивился.