Такая разная Блу
Шрифт:
— Погляди-ка, Мелоди. Это же кролики! Маленькие серые кролики, такого же цвета, как глаза дядюшки Уилсона. — Я тут же остановила себя. И откуда взялись эти мысли? Я переключилась на другую яркую деталь комнаты. — Ого! — продолжила я приторно-сладким голосом. — Это же крошка барсучок. Он ищет, Мелоди. Он видит тебя, Мелоди.
Мелоди перестала плакать, и я продолжила ходить по комнате, укачивая ее в своих руках.
— Крошке барсучку стоит быть осторожнее. Мистер Филин смотрит на него, а филинам очень нравится поедать барсуков! — Я прикусила язык. Должно быть, это звучало устрашающе. Попробуем снова.
— Совы единственные птицы, которые различают голубой цвет. Ты знала об этом, Мелоди?
— Серьезно? — Тиффа вошла в спальню, энергично тряся бутылочку в правой руке. — Это правда?
— Да. По крайней мере, мне так кажется. Джимми, мой отец, любил птиц и знал про них множество интересных вещей. Конечно, я забыла большинство из того, что он рассказывал мне, но это было нашей с ним шуткой. Я наивно полагала, что раз совы единственные птицы, способные различать голубой цвет, то для остальных я должна быть невидима.
Тиффа улыбнулась.
— Потому что твое имя означает «голубая».
— Да. Я думала, что это здорово.
— Невидимость не помешала бы, правда? — Тиффа всучила мне бутылочку, но я отказалась.
— Пожалуйста, покорми ее сама. Она голодна, а я не хочу, чтобы она снова плакала. Она пыталась извлечь молоко из моего носа!
Тиффа усмехнулась, взяла у меня Мелоди и облокотилась на колыбельку. Мелоди начала жадно сосать. Мы с Тиффой наблюдали за ней, наши взгляды были прикованы к ее счастливому лицу и щечкам, которые то втягивались, то надувались, вбирая в себя содержимое бутылочки, которое так ей нравилось.
— Кстати, о невидимости, — тихо произнесла Тиффа, не отводя глаз от личика Мелоди. — Я слегка обескуражена твоим визитом. Счастлива, но удивлена. Что произошло, Блу?
— Сегодня звонили из лаборатории. У них есть совпадения. Они знают кто я, Тиффа. Они знают, кем была моя мать. Они хотят, чтобы я приехала в Рено.
— Ох, Блу, — произнесла Тиффа с протяжным вздохом. Ее взгляд был полон сожаления, и я почувствовала, как к горлу подступает ком. Я шумно сглотнула и постаралась рассмеяться.
— Надеюсь, мой бешенный взгляд и состояние, близкое к панике, не напугали тебя. Мне нужно было с кем-то поделиться. А еще я думала о Мелоди, о том, что хочу получить эти ответы для нее, даже если бы сама я предпочла никогда об этом не знать.
— Я очень рада, что ты решилась на это. Самое время. И у тебя не безумный взгляд, и ты не в панике. Ты всегда собрана, Блу Ичхоук. Я хорошо разбираюсь в человеческих реакциях, но ты всегда так сдержана и закрыта. О чем это говорит? В тихом омуте черти водятся. И в этом вы с Дарси очень похожи.
Когда я не ответила, Тиффа лишь раздраженно покачала головой, словно мое молчание подтвердило ее выводы.
— Он приходил вчера, кстати, — обыденно сказала Тиффа. — Мне кажется, он влюбился.
Мое сердце ушло в пятки. И очевидно, мои эмоции отразились на моем лице, потому что Тиффа внезапно перестала качать колыбель.
— Что? Блу, что я такого сказала?
— Ничего, — соврала я, качая головой. — Я догадывалась об этом.
Тиффа в замешательстве склонила голову на бок.
— Догадывалась, о чем?
— Что он влюбился, — бесцветным тоном ответила я. Мне стало не по себе.
— Он влюбился в Мелоди! — воскликнула Тиффа, в неверии качая головой. — Ты бы видела свое лицо. О ком, ты думала, я говорила? О Памеле?
Я уставилась на свои ботинки, не желая отвечать.
— Блу, что, ради всего святого, с вами происходит? Я думала, что после Нового года вы, наконец, признались в том, что у вас есть чувства друг к другу. Это же очевидно. Я спросила Уилсона о тебе вчера, а он повел себя как дурак. Я ничего не поняла.
— Да уж. Уилсон, должно быть, редкая птица. Явно не филин, потому что для него я абсолютно невидима.
— О, дорогая, — вздохнула Тиффа. — Мой брат — истинный сын своей матери. Пусть не биологически, но зато во многих других моментах. Его понятия о пристойности сильно устарели. Я была поражена, что он сблизился с тобой так сильно. А тот поцелуй? Мы с Элис судачили о нем в течение нескольких дней.
Я отвернулась, чувствуя себя некомфортно из-за поворота, который приняла беседа, но Тиффа продолжила раскачиваться на колыбели и говорить.
— Моему брату нужен толчок. Он произошел, когда мы соблазняли тобой Джастина. Может, тебе пора расправить крылья и потребовать, чтобы он сделал выбор?
Тиффа улыбнулась, похлопав Мелоди по спине. Бутылочка давно опустела, и Мелоди, похрапывая, срыгивала молоко, струйкой стекающее из уголка ее рта.
— Я тут работала кое над чем и не хотела говорить тебе, пока все не станет ясно. У меня был художник, которого мы должны были выставлять в Шеффилде в следующую субботу. Но он решил, что хочет пересмотреть контракт, и так допересматривался, что вылетел за дверь. Так случилось, что твои работы подойдут к общей выставке. Полагаю, твои работы будут выставлены. Я придержала «Женщину-птицу» и некоторые другие скульптуры, потому что, как мне кажется, они требуют особой публики. Думаю, мы сможем продать «Женщину-птицу» за 5000 долларов на выставке, и она сможет провести месяцы в галерее.
Я вздохнула. Тиффа бросила на меня короткий взгляд.
— Это торговля, дорогая. Однажды твои работы будут продаваться по куда большей цене, уверяю тебя. У меня остались только «Женщина-птица», «Рубикон», «Ведьма» и та, которую ты называешь «Броней». Все они восхитительны, но мне нужно больше. У тебя есть наготове еще что-то?
Я как раз закончила скульптуру «Святого». Это был Святой Патрик, увековеченный в дереве, хотя сгорбленный человек со скарбом пастуха, идущий сквозь танцующие вокруг языки пламени, мог ошибочно быть принят за кого угодно. Скульптура, которую Уилсон окрестил «Потерей», также находилась в подвале, скрытая от моих глаз простыней. Она была, пожалуй, лучшей из моих работ, но смотреть на нее было больно. Было еще несколько работ, включая переплетенные ветки, над которыми я яростно трудилась месяц назад.