Такая разная Блу

Хармон Эми

— Я беспокоился о тебе.

— Зачем? — тихо ответила я. Ключ попал в замок, и я с благодарностью повернула ручку. — Разве Тиффа не сказала тебе? Я была самой востребованной девочкой по вызову на мероприятии. Они наняли меня, чтобы ублажать мистера Юн-Юна.

Я захлопала ресницами. На самом деле даже не смотря на него, толкнула дверь и вошла в узкий коридор своей квартиры.

Уилсон отшатнулся, словно я выстрелила в него. А затем он прижал меня к стене, и захлопнул дверь с такой силой, что наша с Джимми фотография зашаталась и со звоном упала на пол. Руки Уилсона обхватили мою голову, он прильнул ко мне, его губы дрожали.

— Прекрати. Прекрати это.

Это не смешно, Блу. Это ненормально. Мне хочется открыть охоту на этого чертового мистера Чена, как бы его ни звали…

— А разве не об этом ты подумал, когда я уходила сегодня вечером? — перебила я. — Что я вышла на охоту?

— Почему ты ничего мне не сказала? — выдавил он в неверии. — Черт подери, я так гордился. Это было восхитительно. Все они. А ты ничего мне не сказала. И позволила мне повести себя, как конченный мудак.

— Я позволила? Я приоделась, а ты… ты оскорбил меня и намекнул, что я выгляжу как… как шлюха. — Я навалилась на него, яростно отталкивая прочь, испытывая потребность в глотке воздуха и не желая демонстрировать перед ним свою слабость. Но он не отступил, вместо этого он заключил мое лицо в свои ладони и заставил меня посмотреть на него. Конечно же, я тут же отвела взгляд.

— Я испугался. — Я смотрела на его рот, стараясь сфокусироваться на том, что он говорил мне раньше. Я напомнила себе о его отвращении, его презрении. Но его губы были так близко. И он был так близко. Его дыхание было сладким, и я ощутила дрожь внизу живота.

— Я испугался, Блу, — упрямо повторил он. — Ты через столько прошла. И отчасти я был зол на тебя. Я не думал, что ты готова к моим чувствам.

Сердце замерло, дыхание перехватило. А затем… его губы притронулись к моим губам. Медленно, нежно. Едва ощутимо. Он заговорил снова, и его слова щекотали мне рот. Я схватилась сзади за его рубашку, с силой сминая ткань и стараясь не потерять рассудок.

— Я хотел подождать. Хотел дать тебе время. А затем я увидел тебя сегодня вечером. Ты была при параде, готовая провести ночь вне дома, невероятно красивая, уверенная, сильная. И я подумал, что потерял тебя раз и навсегда.

Я слышала, как бьется в груди его сердце, и мое поспешило подстроится под его ритм. А затем он снова накрыл мой рот своим. Без сомнений, без шепота. И я сдалась. Полностью. Этот поцелуй слишком долго отрицали. Вопрошающий, открывающий, претендующий. Комната вокруг меня завертелась, когда я прижалась к нему.

Мои руки скользили по его спине, притягивая ближе, требуя больше.

Он обнял меня, приподнял повыше и приоткрыл рот, требуя входа. Он был вкуса черной лакрицы и снежинок. Одновременно запретный, но знакомый. Обжигающий и холодный. Грешный и верный.

Его губы обрушили дождь из поцелуев на мои веки, щеки и шею, руки отчаянно вцепились в бедра, сминая ткань с такой яростью, словно он ненавидел этот барьер. Я чувствовала себя так, словно находилась на самом гребне волны, не имея возможности приблизиться к нему. Он поднял меня, я обхватила ногами его талию, он снова нашел мой рот и прошептал мое имя прямо в раскрытые губы.

— Блу, ты так нужна мне. Я так хочу тебя.

Перед моим внутренним взором появилось его лицо… то, как он смотрел на меня, то, как говорил о том, что не пойдет со мной по «этому пути». Тяжело дыша, я отстранилась от него, мои ноги все еще обвивали его талию, а его руки — мое тело.

— Ты хочешь меня, Уилсон? Ты меня хочешь? Или ты меня любишь? — вырвалось из меня, глаза Уилсона были полны желания, с губ

сорвался стон, он снова захотел поцеловать меня, не обратив внимания на вопрос. Я отстранилась еще больше, от себя и от него. Он нахмурил брови и прикусил мою губу, привлекая меня к себе, требуя большего. Но я воспротивилась, хотя мое тело сгорало от желания. Я убрала ноги с его талии, опустившись на пол. Радуясь тому, что могу стоять на ногах, я одернула юбку. Если не остановиться сейчас, то потом я уже не смогу сказать ему «нет». А этой ночью я обязана была сказать «нет».

Уилсон выглядел ошеломленным и лишенным рассудка.

— Блу?

— Я поняла это, когда ты посмотрел на меня сегодня вечером. Ты испытал отвращение. Ты смотрел на меня так, словно я… дешевка. — Я сделала глубокий вдох. — Но я больше не такая. А теперь тебе лучше уйти. Пожалуйста. — Мой голос не был твердым, но звучал убедительно. Похоже, Уилсон был обескуражен. Он обхватил руками заднюю поверхность шеи, и в его глазах отразились замешательство и раскаяние.

Я отвернулась от него и открыла дверь. С бешено бьющимся сердцем, я замерла рядом с ней в ожидании.

— Пожалуйста, Уилсон, — взмолилась я. Он развернулся, точно не зная, что еще сделать, и медленно двинулся в сторону фойе, прочь от моей двери, как человек, который только что испытал сильный шок. Я закрыла за ним дверь и прижалась к ней ухом, простояв так до тех пор, пока его шаги не стихли. Они тяжело отозвались на ступеньках. Я заперла дверь на замок и опустилась на колени, чтобы поднять упавшую на пол фотографию. С нее на меня смотрел Джимми, но меня привлекло мое собственное изображение. Маленькая девочка с длинными косами — длиннее, чем у Джимми, — но заплетенными так же, как у него. У меня не было двух передних зубов, и я забавно улыбалась, демонстрируя на камеру всю свою беззубую красоту. Джимми не улыбался, зато обнимал меня одной рукой, а я прижималась к ней, так естественно… Если бы я была прежней. Если бы была любима.

На стекле появилась трещина. Но я все равно повесила фото обратно, тщательно выровняв. Трещина отделяла верхние части наших тел от нижних. К счастью, сама фотография не пострадала. Под рваным шрамом мы по-прежнему были целы. Я остановилась, рассматривая ее. Я была напугана, но не сломлена. Под своими ранами я все еще была цела. Под своей неуверенностью, под своей болью, под своей борьбой, под всем этим я по-прежнему была цела.

Я приглушила свет и вылезла из платья, спокойно размышляя. А затем у меня над головой заиграла музыка. Я прошла в гостиную и обратила лицо к вентиляции, слушая. Уилсон настраивал и теребил струны, пощипывая и играя. И чем больше я слушала, тем чудеснее себя чувствовала. Вилли Нельсон. Уилсон играл Вилли Нельсона. «Ты навсегда в моих мыслях» еще никогда не звучала так сладко. «Такое ощущение, будто эта песня была написана специально для виолончели», — подумала я, сомневаясь, впрочем, что кто-нибудь узнал бы Вилли Нельсона в исполнении Уилсона. Он сыграл ее несколько раз, прежде, чем закончить, словно хотел убедиться, что я услышала. Затем все стихло.

Глава 26

Лёгкость

На следующее утро меня разбудил громкий стук в дверь. Я металась и ворочалась всю ночь, изводимая страстью и любовью, утомленная сомнениями и непрестанно задающаяся вопросом, стоило ли мне согласиться на предложение Уилсона.

— Блу! Блу! Открой! Нам надо поговорить!

— Вот же черт! — простонала я, выскальзывая из постели и надевая на себя бюстгальтер, джинсы и футболку, пока Уилсон продолжал барабанить в дверь.