Такое вот кино
Шрифт:
— Как будто меня самосвал переехал.
— Тебе надо выпить обезболивающее. Тань, ты дала ему таблетку?
Я взглядом пригвоздила сестру к полу.
— Пить обезболивающее на голодный желудок вредно, — оповестила я тоном учительницы начальных классов. — Язву можно заработать.
— Да? — вроде бы заинтересовалась Дашка. — Ну, тогда нужно срочно позавтракать. Спускайтесь. Или сюда принести?
Я готова была её задушить. Но Сашка, наконец, поднялся, и заверил, что сам в состоянии дойти до кухни. И на самом деле дошёл, правда, не отводил руку от ушибленных ребёр и время от времени болезненно охал, чем меня тревожил.
— Похмелиться
— Похмеляются только алкоголики.
Мужики одновременно усмехнулись, но промолчали, что я сочла за умный поступок.
За завтраком Дашка молчала, ковыряла вилкой омлет в своей тарелке и ни на кого не смотрела. Ленка в основном болтала, пересказывая события вчерашнего вечера. Я даже удивилась, насколько хорошо она всё помнит, видимо, была трезвее, чем я думала. Что тоже удивительно, если обратить свой взор к Николаю. Разве можно было «сдружиться» с ним на трезвую голову? Чего только в жизни не бывает.
После завтрака, вспомнив о том, что я вроде бы как в этом доме хозяйка, или, по крайней мере, временно исполняю эту роль, принялась наводить в доме порядок. Все меня бросили: Сашка устроился на диване-качелях в саду, Ленка с Николаем снова уединились (как подростки, честное слово!), а Дашка и вовсе затихла где-то в доме. Я мыла посуду, размышляла о чём-то невесёлом, увлеклась немного, и не сразу расслышала голоса на улице. Руки полотенцем вытерла и подошла к окну, недовольно поджала губы, обнаружив сестру, что ещё несколько минут назад в одиночестве слонялась по дому, не зная, чем себя занять, рядом с Сашкой. Тот возлежал на подушках, вытянувшись в полный рост, а она сидела на самом краешке, разговаривала с ним и отталкивалась ногами, раскачивая качели. Дашка выглядела чересчур умиротворённой, а оттого опасной. Болтала с Емельяновым, скрестила свои длинные ноги, взгляд блуждал, не останавливаясь на Сашкином лице ни на мгновение. Я не слышала, о чём они говорят, но когда Сашка рассмеялся над какими-то её словами, у меня внутри начало расти нехорошее предчувствие. Конечно, я могла бы выскочить из дома, подойти к ним, снова оттеснить Дашку, вынудить уйти, но как бы это выглядело? По меньшей мере, глупо. И поэтому я довольно долго стояла у окна, поглядывая на них и делая вид, что занята делом. И не понимала, о чём они так долго разговаривать могут. Что Емельянова может так увлечь в моей сестре? В смысле общения? Как бы мне хотелось услышать!..
Я промучилась минут пятнадцать. Иногда до меня доносился негромкий смех или шутливые Дашкины восклицания, и, в конце концов, я не выдержала, нацепила на лицо небрежную улыбку и вышла в сад. При моём появлении смех сестры сразу стих. Она вроде бы увидела меня, смутилась и замолкла. А Емельянов голову повернул. Его синий лоб странно смотрелся на фоне светлых волос.
— О чём болтаете? — небрежно поинтересовалась я.
— Да так, в принципе ни о чём. — Дашка пленительно улыбнулась и поднялась, напоследок легко похлопал Сашку по ноге. — Избавляйся от синяков. — На меня посмотрела. — Поеду в город, такси сейчас вызову.
Я спорить не стала, безразлично
Сашка дёрнул меня за руку.
— Ты чего?
Я практически заставила себя оторвать взгляд от сестры и посмотреть на него. Улыбнулась.
— Ничего. — Наклонилась и провела рукой по его щеке. — Тебе лучше? — А когда он кивнул, удовлетворённо улыбнулась. И пообещала: — Я живо поставлю тебя на ноги, вот увидишь.
10
Всю следующую неделю я прожила в Яблоневке. Ленка ещё в понедельник вернулась в Москву, а вот я домой не торопилась. Во-первых, не хотела Сашку оставлять, он ещё ходил с трудом, хоть и храбрился и старался держать спину прямо, но рёбра сильно болели, и его постоянно скрючивало; а во-вторых, не хотелось мне с Дашкой один на один оставаться. За неделю мы лишь раз поговорили по телефону, она передала мне привет от родителей и обеспокоенность тех тем, куда я снова пропала.
— И что ты им сказала? — насторожилась я.
— А что я должна была сказать? Что ты снова потонула в любовной пучине.
— Кто тебя просил, а?
— А ты это скрываешь? Я не знала. Кстати, папе не терпится познакомиться с нашим героем.
— Он мой герой, — поправила я её, а Дашка фыркнула.
— И мой тоже. Он же за меня вступился.
— Я уже говорила ему, что он дурак, — проговорила я, правда, уже отключив телефон. Но желание отца познакомиться с моим избранником, несколько беспокоило. Я хорошо знала отца: если уж он что задумал, то не успокоится, пока не получит своего. Может, я сама виновата? Чересчур затянула это дело? Но прежде чем что-то родителям обещать, нужно Сашку подготовить. Морально.
В тот вечер к нам Василиса с Генкой пришли. Приехали из Москвы на выходные, и зашли справиться о самочувствии Емельянова, услышав о его хворобе. Завьялов именно так это назвал, тут же рассмеялся, но Сашкины синяки оглядел с затаённым удовлетворением.
— Когда тебя так крючит, ты мне больше нравишься, — заявил он, а Сашка в ответ презрительно скривился.
— Конечно, ты сразу себя мне под стать чувствуешь.
— Вась, можно я ему врежу?
— Гена, побойся Бога, на нём и так живого места нет.
— А я найду. Тань, ну посидит он ещё денёк дома. Точнее, полежит.
Я отвлеклась от ребёнка, которого Завьяловы с собой принесли, сделала девочке «козу», и только после этого обратила внимание на Генку, который стоял перед Сашкой, уперев руки в бока, и разглядывал его сверху, словно и, правда, искал живое, подходящее для тычка, место на его теле.
— Не надо. Он чувствует себя хуже, чем пытается показать.
Сашка кинул на меня осуждающий взгляд, словно я выдала страшную тайну, а вот Генка ухмыльнулся.
— Да? Ну ладно.
Ева схватила меня волосы, пытаясь дотянуться до заколки, а я рассмеялась. Емельянов покосился на меня, с некоторым подозрением. Я его взгляд проигнорировала. Отдала ребёнка Василисе и поспешила на кухню, нужно было накрыть стол к ужину.
— Значит, за честь дамы вступился? — удивился Генка, когда Емельянов за столом пересказал ему происшествие в клубе. — Хоть какое-то разнообразие, а то только портить…
Теперь уже я на Завьялова взглянула со значением, и он выдал маетный вздох, который, видимо, означал признание вины.