Такой смешной Король! Повесть первая: Король
Шрифт:
Так что Сесси была права. На хуторе Сааре была ведь только одна уборная.
Но Карпа наверняка бы эта история не интересовала, к тому же он всецело поглощен работой. Он оказался великолепным резчиком по дереву и за какие-то полчаса вырезал из дощечки совершенно натуральную винтовку. Конечно, она была меньше, чем настоящая, но похожая на сто процентов. Король был восхищен. Он не стал мудрить над вопросом, приличествует ли вообще человеку его сана таскаться с обыкновенным винтарем — ни у кого же такой вещи и быть не могло! Даже Алфред, осмотрев поделку внимательно, повертев в руках, сказал:
— Умело.
Коротко. Король знал — это уже похвала.
Король жил. Сколько он себя помнил, никогда не было в его делах такого размаха: из одного дома — в другой, из другого — в третий.
Глава VIII
Постоянными
— Почему тот, кто ест денатурат, трупом валяется?
Тайдеман неопределенно хмыкнул и объяснил:
— Видишь ли… денатурат не едят, им примус заправляют, чтобы на нем по утрам яйца жарить. Денатурат горит, и он не еда. Денатурат — жидкость. Некоторые действительно пьют его, потому что он дешевый.
Это объяснение не было доходчивым — вода вообще ничего не стоит, осталось непонятным, почему тот, кто выпил денатурат, валяется трупом, а тот, кто пьет воду, не валяется. Король, как уже говорилось, не любил надоедать излишней любознательностью, предпочитал до всего доходить своим умом. Он установил, что тот, кто попивает денатурат, сразу же начинает шататься при ходьбе, и пришел к выводу, что Калитко Жора очень часто пьет денатурат и долго затем валяется трупом. А вот это последнее — как валяются трупом — ему никак не удавалось увидеть. Жорж Калитко всегда валялся трупом в своей комнате, куда никого не пускал. А когда он вдоволь наваляется, то сразу уходит из дома и долго не показывается. Из разговоров же Марин Калитко и Хелли Мартенс Королю удалось составить такую картину: семья Калитко — Жорж, Мария, их дочь Бенита и сын Валентин — родом с Украины, Королю неизвестного государства, живут в городе Журавлей очень-очень давно, так давно, что Бените, здесь родившейся, уже восемнадцать исполнилось, а Валентину двадцать. Все в семье Калитко, кроме Жоржа, который пил денатурат, говорят одинаково хорошо и по-русски, и по-эстонски, правда, Жорж говорит по-эстонски так, словно у него язык не гнется.
Чем занимались младшие Калитко, Король не установил. Ему это еще не нужно было. Мария Калитко, по мнению Его Величества, вообще ничем не занижалась, потому что всегда бывала дома, разве что ходила по магазинам, а готовка еды и прочие домашние дела женщин Королем во внимание, как достойные значения занятия, не принимались. Жоржа Калитко называли художником. Король знал, что это значит: Калитко рисовал масляными красками картины и всегда ходил в испачканной красками одежде, а пахло от него смесью запахов краски и денатурата.
Ателье Жоржа Калитко находилось на Кривой улице в старом сером деревянном доме на первом этаже и состояло из двух комнат. Одна из них была заставлена картинами, которые стояли вдоль стен, прислоненные одна к другой, и сами стены были ими обвешаны. Король узнал об этом, встретив случайно на Кривой улице Калитко. Он обратил внимание на то, что тот уже шатается, и последовал за ним: ведь Король знал уже, когда люди шатаются, они очень невнимательны, не видят толком происходящего вокруг. Королю хотелось увидеть, как будет Калитко, раз он уже шатается, валяться где-нибудь трупом. Король знал из разговоров Марии, что Калитко способен валяться трупом где угодно, даже в дорожной канаве.
Но Калитко, хотя и шатаясь, добрался
Дверь веранды оказалась незапертой. Калитко вошел и стал на веранде перебирать холсты. Было хорошо видно, поскольку веранды, как правило, почти целиком из стекла, как, переставив кое-какие холсты покопавшись затем немного, Калитко снял один из них с рамы, свернул в трубочку, завернул в «Дневную газету» и вышел. Захлопнув дверь, он зашагал со двора. Король разочарованно потащился за ним, но в животе его так урчало, что он решил отказаться от дальнейших наблюдений. Но когда он разбежался и ударился большим пальцем босой ноги о камень, то запрыгал от боли на одной ноге, и тут его пронзила идея: он вспомнил, что Калитко дверь веранды оставил открытой…
Он смотрел на картины, и поначалу они не произвели на него впечатления. В следующей комнате окна были занавешены, картины растворялись в полумраке, но именно это и придавало им таинственность. В помещении было прохладно, в сравнении же с температурой на улице, где даже воробьи прятались в тень, раскрыв клювики от жары, здесь было холодно. А картины…
Эти страшные картины на стенах словно прибавляли холода, сырого, замогильного. Они были разного формата, изображали огромные подвалы с толстыми низкими серыми или черными колоннами. Прижавшись к стенам, стояли мужчины и женщины, на одних картинах они были в одеждах, над ними, словно приклеенные, висели летучие мыши, и вроде бы ничего страшного, но страх искажал лица этих людей, этот страх в их лицах делал картины жуткими, хотя Король не понимал, почему от них веяло жутью. Люди прижимались к стенам в огромном подвале, а посередине было пусто и темно… Король отчетливо это понимал — что «там» темно и страшно. На другой картине эти же люди, но уже голые, разрубленные, без рук, женщины — без грудей, на их месте страшные раны и красные подтеки, и Король догадался: это кровь. Она разливалась по белым обнаженным телам женщин, стекала на их ноги и на пол, а полы были не черными, как на первой картине, полы были, как стела в их ванной в Главном городе, — белыми квадратами.
Были и другие страшные картины. На одной — большое поле, рядами лежали мертвецы, в лохмотьях, с оголенными черепами, между ними стояли женщины на коленях — все с одинаковыми скорбными лицами и длинными седыми волосами. На одной большой картине был изображен Зеленый Зверь, похожий на крокодила, тигра и черта одновременно, под этим страшилищем было написано: гехатипат. Король подумал, что это, наверное, имя этого крокодилотигрочерта, а что означает — Король не мог догадаться.
Во дворе было жарко, здесь, в комнате, царил замогильный холод. Маленького Короля сковало тревожное оцепенение, он стоял не дыша и смотрел. Тогда-то он и услышал звук: кр-р-р. Это дверь заскрипела, на пороге стоял Калитко.
Калитко был одет в старый коричневый костюм — жарко ли, дождливо ли, он ходил в этом же костюме. Под пиджаком белая рубашка с открытым воротником, на ногах пыльные истоптанные полуботинки. Лицо небрито, черные, с проседью волосы лохматились, черные глаза смотрели не мигая, эти глаза не были ни добрыми, ни злыми, просто черные. Лоб морщинистый, зубы мелкие и желтые. Лет за пятьдесят, а сколько — никто угадать бы не смог. Калитко смотрел на Короля без удивления. Затем спросил:
— Тебе нравятся картины?
От него шел резкий неприятный запах.
— Нравятся, — прошептал Король тихо. Он, в сущности, не испугался появления Калитко, ему и без того было страшно, от самих картин.
— Какая нравится? — спросил Калитко и подошел к той, на которой было написано гехатипат. Он здорово шатался, даже вроде еще больше, чем давеча. — Эта? — он указал рукою на гехатипата.
— Да, — прошептал Король, — гехатипат мне нравится.
Калитко басисто засмеялся:
— Ха-ха-ха! Геха…ха-ха…типат! Это по-эстонски читается гехатипат, дурачок, ха-ха-ха! А написано здесь русскими буквами денатурат, понимаешь? Ты русскую букву «у» за игрек принял, ха-ха-ха! Это есть портрет… Чей портрет, а?