Талисман
Шрифт:
В кабинете директора мистер Дафри обсуждал исключение из Школы за обман мальчика по имени Джордж Хартфилд с его разъяренным — и богатым — отцом, когда колокола начали исполнять свою незапланированную мелодию. Когда она кончилась, мистер Дафри обнаружил себя стоящим на четвереньках с высунутым языком. Хартфилд-старший стоял, прижавшись к двери; его глаза и рот были широко раскрыты от изумления, ярость — вытеснена удивлением и страхом. Мистер Дафри ползал по ковру, лая, как собака.
Альберт как раз собирался перекусить, когда зазвонили колокола. Секунду он смотрел в окно, хмурясь, словно человек,
Он потерял сознание.
Когда он пришел в себя и набрался смелости снова заглянуть в пакет, то увидел, что это была всего лишь галлюцинация. Конечно! Что же еще! Но все равно, эта галлюцинация оказала на него странное влияние в будущем: когда бы он ни открывал пакеты с чипсами, конфетами или банки с мясом, ему везде чудились жуки. К весне Альберт похудел на тридцать пять фунтов, стал играть в теннисной команде Школы Тэйера и потерял девственность. Впервые в жизни он почувствовал, что может выдержать любовь своей матери.
Все оглянулись, когда зазвонили колокола. Кто-то засмеялся, кто-то нахмурился, кто-то заплакал. Где-то завыла пара собак, и это было странно, потому что держать собак в студенческом городке не разрешалось.
Мелодия, исполняемая колоколами, не входила в компьютерную программу мелодий — рассерженный главный сторож потом проверил это. Один шутник предположил в еженедельном выпуске школьной газеты, что кто-то запрограммировал эту мелодию, пребывая в рождественском настроении.
Мелодия называлась «Счастливые деньки снова настали».
Несмотря на то что она считала себя уже слишком старой, чтобы забеременеть, кровь не текла у матери Волка Джека Сойера с момента превращения двенадцать месяцев назад. Три месяца назад она родила тройню — двух сестричек и одного братика. Ее труд был тяжел, и над ней довлело предчувствие, что один из ее старших детей погиб. Она знала, что он ушел в Другое Место, чтобы защищать стадо, и знала, что он умер там и она никогда его больше не увидит. Это было очень тяжело и причиняло боль больше, чем роды.
Теперь, заснув рядом с молодняком под полной луной, на безопасном расстоянии от стада, она перевернулась и, притянув к себе младшего волчонка, стала вылизывать его. Не просыпаясь, волчонок обнял лапами лохматую шею матери и прижался щекой к ее плоской груди, и вот они уже оба улыбались. В ее зверином сне проснулась человеческая мысль: Бог скребется когтями. И лунный свет этого прекрасного мира, в котором все запахи были хорошими, падал на них, спящих в объятиях друг у друга.
В городе Гослин, штат Огайо (недалеко от Аманды, в каких-то тридцати милях к югу от Колумбуса), человек по имени Бадди Паркинс в полумраке курятника убирал куриный помет. Марлевая повязка закрывала его рот и нос, чтобы не дать задохнуться в облаках пыли засохшего гуано. У него болела голова от этой вони. Кроме того, у него болела спина, потому что он был высоким, а курятник — нет. Учитывая все это, он с уверенностью мог сказать, что это была собачья работа. У него было три сына, но все они куда-то исчезали как раз тогда, когда требовалось чистить курятник. Короче говоря, он был уже почти готов, и…
Парень! Господи Иисусе! Этот парень!
Он вдруг вспомнил мальчика, назвавшегося Льюисом Фарреном, с полной ясностью и любовью. Мальчика, утверждавшего, что он едет к своей тетке Элен Воган, в город Бакай-Лэйк; мальчика, который повернулся к Бадди, когда Бадди спросил у него, не убежал ли он из дома, и, повернувшись, открыл лицо, полное честности, добра и неожиданной, удивительной красоты. Красоты, заставившей Бадди думать о радугах после бурь и закатах после трудных рабочих дней.
Он резко выпрямился и ударился головой о балку, достаточно сильно, чтобы из глаз брызнули слезы… но он улыбался по-прежнему. О Боже, этот парень ТАМ, он ТАМ, подумал Бадди Паркинс, и хотя он не имел понятия о том, где находится «там», он вдруг был захвачен сладким чувством приключения; никогда, с тех пор как он прочитал «Остров сокровищ» в двенадцать и впервые потрогал девичью грудь в четырнадцать лет, он не был так ошеломлен, взволнован и переполнен теплой радостью. Он засмеялся, бросил лопату. В это время куры смотрели на него с тупым удивлением, а Бадди Паркинс танцевал в курином помете, смеясь под марлевой повязкой и щелкая пальцами.
— Он там! — смеясь, кричал Бадди Паркинс курам. — Он там, он смог сделать это, он получил его!
Позже он был почти уверен — почти, но никогда вполне, — что он, видимо, надышался куриной пыли. Но это было не все, черт побери! У него было какое-то озарение, но он не помнил, что именно это было… Примерно как в случае с одним британским поэтом, о котором им в школе рассказывал учитель английского: парень принял большую дозу опиума и начал писать поэму о каком-то публичном доме… но когда он вернулся на землю, то не смог ее закончить.
Примерно так, думал он, но где-то в глубине души знал, что это не так, и хотя он не помнил, что именно вызвало в нем радость, он, как и Донни Киган, не мог забыть, как пришла к нему эта радость, он не мог забыть сладкое чувство прикосновения к какому-то великому приключению, он помнил белый свет, который на самом деле состоял из всех цветов радуги.
Есть старая песня Бобби Дарина, в которой поется: «И земля плюется корнями, одетыми в джинсовые рубашки и сапоги, — тащи их прочь… тащи их прочь». Дети из округа Каюга, штат Индиана, относились бы к ней с большим энтузиазмом, если бы она не была популярна задолго до их рождения. Дом Солнечного Света пустовал немного больше недели и уже приобрел у местных детей репутацию бандитского логова. Учитывая останки, найденные около каменной стены за Дальним полем, это было неудивительно. Табличка «ПРОДАЕТСЯ» выглядела так, словно она стояла на газоне целый год, а не девять дней, представитель местных властей уже один раз снизил цену и подумывал о том, чтобы сделать это еще раз.