Там, где была тишина
Шрифт:
Мамед хорошо знал расположение байской усадьбы. Он быстро обежал все жилые помещения, облазил амбары, аммуничники, маслобойку, заглянул в каждый тайник. Дурсун нигде не было.
Во двор начали сходиться колхозники. С удивлением осматривали они дурдыевскую крепость.
Мамед бросил взгляд на башню-учек, возвышавшуюся над всеми постройками. В нижнем этаже он уже побывал. Там так же, как и в других помещениях, предназначенных для жилья, стены были увешаны красиво вышитыми хурджумами, на глиняном полу лежала богатая кошма.
Нет, Дурсун не было и здесь. А что же на втором этаже башни?
На башню обычно поднимались по приставной лестнице, которая опиралась на небольшую площадку, устроенную на выпущенных концах бревен. Сейчас лестницы не было. Где же она?
Мамед метался по двору в поисках лестницы. Люди с удивлением шарахались от него.
Наконец ему удалось обнаружить лестницу в уголке, за сараями. Бегом потащил он ее к башне. Задыхаясь, одним махом взбежал наверх. Не помня ничего, весь во власти страшной тревоги, перешагнул порог верхней постройки.
Сквозь узкое, похожее на бойницу окно в башню струился дневной свет. Мамед вскрикнул. На куче веревок и попон лежала Дурсун. Тело ее прикрыто обрывками одежды, обнаженные груди — в кровоподтеках, на левой щеке, повернутой к Мамеду тоже застыла кровь.
Мамед упал перед ней на колени, прижал к себе. Дурсун тихо застонала. Юноша заметил, что рот ее заткнут тряпкой.
— Дурсун, — шептал он, стараясь приподнять ее. — Это я, Дурсун. Ты слышишь?
Девушка не отвечала. Взяв ее на руки, словно ребенка, Мамед вместе с ней спустился по лестнице вниз. Толпа внизу ахнула и расступилась. С Дурсун на руках Мамед направился в дом.
Туда тотчас же прибежала Тоушан. Она бросилась целовать окровавленные щеки сестры, что-то шепча в беспамятстве.
Дурсун открыла глаза. Она посмотрела на Мамеда, на сестру и слабо улыбнулась.
— Что с ним? — невнятно спросила она.
Мамед понял: она спрашивала о Солдатенкове. Он уже знал историю с запиской и тотчас же все понял. Но что мог он ответить ей?
Мамед стоял, опустив голову, Тоушан хлопотала возле сестры.
— Иди, Мамед, — ласково сказала она. — Не нужно ее волновать. Ты оставь нас. Потом придешь, хорошо?
Мамед послушно удалился…
…Это произошло темной, осенней ночью. В михманхане Дурдыева собрались почетные гости.
Внимание всех было приковано к высокому незнакомому человеку в чалме, который, низко опустив голову, исподлобья поглядывал на своих сотрапезников. После того, как угощение было съедено, он заговорил:
— Вы не смогли помешать пришельцам добывать из гор богатства, не принадлежащие им. Это очень плохо. Теперь они готовятся к взрыву скалы, на которой покоится прах имама Саида. Человек, который взорвет гору, должен быть убит…
— Гору будет взрывать Солдатенков, — вполголоса, не поднимая глаз, произнес Ниязов.
— Кто это? — поднял голову человек в чалме.
В глазах Ниязова блеснули жестокие огни.
— Это тот самый человек, который осмелился защищать от гнева мужа Дурсун и ударил Дурдыева.
— Ударил? — брови человека в чалме высоко поднялись. — Тогда… — Он чуть помедлил, глаза его, строго сузившись, остановились на Дурдыеве. — Тогда это сделаешь ты…
Дурдыев вскочил.
— Я не могу этого сделать. Сразу же все поймут, что это я. Что будет с моим домом? С моими женами, с детьми?
— Ни в чем не сомневайся. Если они отберут у тебя дом, ты потом получишь десять. Ты понял меня, человек?
Дурдыев еще ниже опустил голову.
— Хорошо, я сделаю это.
За дверью раздался звон разбитой тарелки: Дурсун, принесшая гостям большое блюдо сладостей, затаив дыхание, слушала весь этот разговор.
Дурдыев сразу же оказался возле онемевшей женщины. Пламя светильника, падавшее из ниши в стене, осветило его хищное, обезображенное злобой лицо. Впившись костлявыми пальцами в плечо Дурсун, Дурдыев с силой сжал его. Женщина застонала. Из глаз ее хлынули слезы.
— Ты все слышала? — зловещим шепотом спросил Дурдыев.
— Зачем этот плохой человек пришел к нам? — сквозь слезы проговорила она. — Пусть он уйдет отсюда.
— Замолчи! — крикнул Дурдыев.
Больше она ничего не помнила.
Очнулась она в башне, на глиняном полу, истерзанная и избитая.
Приставную лестницу сразу же убрали: Приставляли ее лишь тогда, когда Дурдыев приносил узнице скудную пищу. Дурсун нашла в мусоре огрызок карандаша, написала небольшую записку и бросила ее вниз. Записку подобрал мальчик Джума, сын одного из пастухов.
Прочтя записку, Джума понял, что он должен отдать ее какому-нибудь важному начальнику, и отдал ее начальнику станции.
Начальник оказался трусом. Сначала он решил попросту уничтожить записку. Но затем, передумав, запечатал ее в конверт и на конверте красивым канцелярским почерком вывел: «Начальнику «Дорстроя».
Так записка попала к Макарову.
А Дурдыев поднялся на башню и безжалостно избил Дурсун. Она кричала. Он заткнул ей рот тряпкой. Дурсун снова потеряла сознание.
…Дурсун лежала на узкой кровати, прикрытая розовым шелковым одеялом сестры. На ее побледневшем лице уже появился легкий румянец. В молодости раны заживают быстро!
Мамед принес ей букет полевых гвоздик. Она отрывала лепестки и шутя прикладывала к своим губам.
— Твои губы ярче этих цветов, — шептал Мамед. — Ты слышишь, Дурсун?
Она пожимает плечами и укоризненно смотрит на юношу. Вот выдумывает!
— Скажи, Дурсун, — тихо спрашивает юноша, — ты любила его?
— Кого? — удивляется она, и брови ее поднимаются кверху двумя золотыми змейками.
— Его, Солдатенкова, — глухо произносит Мамед, не поднимая глаз.
Глаза Дурсун темнеют. Ей так жаль этого человека!