Там, где остановилось время
Шрифт:
– Конечно, понятно. Тогда, может, прогуляемся или еще лучше – посидим где-нибудь?
– А ты, я смотрю, смелым стал? – хмыкнула Дженни. Ей вовсе не хотелось куда-то идти, чтобы не рисоваться перед местной публикой. – Не знаю. Поздно уже. Я вышла ненадолго проветриться. Тем более я не в том положении, чтобы долго разгуливать по ночам.
– В каком это положе… Ах да, действительно, ты же беременна, – озадаченно произнес Бакстер, почесывая затылок. – Ну ладно. Это, я думаю, не помешает нам просто посидеть и поболтать. Ну пожалуйста, Дженни. Я потом обязательно провожу тебя. Я на машине.
– Ты и на машине? Шутишь? Ты же всегда боялся их?
– Боялся, но когда ты сбежала, я поклялся себе, что обязательно выучусь водить и поеду искать тебя, как только стану совершеннолетним.
– Бакстер!
– С удовольствием!
– А ты женат? – спросила Дженни, когда они с Бакстером неспешно пошли вдоль домов, освещенных уличными фонарями.
– Пока нет, – протянул, улыбаясь, Бакстер. – Я пытался. Честно. Но знаешь, – шепотом произнес он, наклоняясь к Дженни, – меня уже давно преследует одна девчонка. Она как заноза. Никак не могу отделаться от нее, – смутившись от признания, он на мгновение повернулся к Дженни и, заметив её любопытный взгляд, снова отвернулся, чтобы она не увидела его пылающих щёк.
– Да? Ух ты. Познакомишь? – спросила Дженни, искренне удивляясь его верности.
– Ты не поняла. Это ты, Джен, – тихо проронил Бакстер. Повернувшись к ней, он осторожно взял ее ладони в свои и несмело поднес к своим губам, понимая, что Дженни заведомо откажет ему, может, даже обидится или, того хуже, даст затрещину.
– Бакстер, – с сожалением ответила Дженни, – мне, конечно, приятно, что ты столько лет хранишь мне преданность, что не забывал нашу дружбу, но ты должен, ты просто обязан понять меня. Я жду ребенка от другого мужчины, которого очень сильно любила! И, наверное, до сих пор люблю… не знаю. Я не испытываю к тебе никаких чувств, кроме дружеских. Если я соглашусь на романтические отношения, то причиню тебе боль. Но я не хочу, чтобы ты страдал! И сама не собираюсь страдать, изображая влюбленность. Я тебя не люблю! Уяснил?!
– Да, – тихо прошептал Бакстер, мотая головой.
– Зря ты столько лет думал обо мне. Давно бы женился на какой-нибудь девушке, жил бы себе счастливо и растил детишек. И, давай это… подобные темы больше обсуждать не будем. Мне пора домой, – Дженни повернула к дому, уже жалея, что вообще вышла на прогулку.
– Я провожу, – промямлил Бакстер, плетясь за Дженни.
– Как хочешь, – Дженни было жаль Бакстера, но когда представила себе на мгновение, как он целует её, обнимает или, того хуже, залезает в трусики, ей стало дурно. Она зажала рот и прибавила шагу, желая как можно быстрее с ним расстаться.
– Дженни, можно я завтра приду к вам? – извиняющимся голосом спросил Бакстер. Мотнув головой в знак согласия, Дженни не оглядываясь пробежала по заросшей дорожке домой. На пороге её уже ждала встревоженная долгим отсутствием внучки Ванесса.
– Ох, Дженни, я уже начала волноваться, где ты. Я же просила. Кстати, где ты была так долго? – настойчиво спросила Ванесса.
– Я встретила Бакстера, друга детства, мы немного прогулялись до церкви, – ответила Дженни, прислоняясь к стене. Переведя дух, она с облегчением выдохнула от отступившей тошноты и, печально улыбнувшись Ванессе, направилась было к себе.
– Дженни, Андреа спрашивала, когда ты придешь. Не хочешь подняться к ней?
– А можно?
– Конечно, дорогая! Она ждет, – ласково улыбнулась Ванесса, поправляя выбившуюся прядь волос Дженни.
– Тогда я поднимусь?
– Иди, деточка. Блокнот с ручкой в комоде, – напутствовала Ванесса, провожая её глазами, полными печали и радости одновременно.
Тихо зайдя в комнату, Дженни на какое-то мгновение остановилась на пороге и с интересом наблюдала за умиротворенным лицом Андреа. Та лежала с закрытыми глазами и слушала музыку в наушниках. Осторожно, чтобы не разрушить этот момент, Дженни подошла к кровати и несколько минут продолжала рассматривать Андреа, вглядывалась в каждую морщинку на лице, как будто хотела запомнить каждую черточку любимого лица больной матери. Руки казались такими худыми и сморщенными, что Дженни снова захотелось плакать от всей этой картины.
Почувствовав, что кто-то находится рядом, Андреа вздрогнула. Она мгновенно открыла глаза и, увидев задумчивую Дженни, от неожиданности часто захлопала ресницами, было заметно, что она взволнованна. Повернув голову к
– Мама? Что? Не понимаю. Что ты хочешь? Воды? Позвать Ванессу? А, блокнот? Точно. Я сейчас, – Дженни быстро открыла один из ящиков темно-вишневого дубового комода и достала блокнот с ручкой. Подложив все под руку Андреа, она присела на край кровати и стала внимательно наблюдать, как Андреа с невероятным трудом выводит каждую букву. Дженни так хотелось помочь ей, но она понимала, что усилие, которое прикладывает Андреа, заставляет работать её мышцы, а значит, и её заставляет держаться за тонкую нить жизни.
Прочитав снова слово «прости», Дженни печально посмотрела на Андреа и, опустив голову, не сразу нашлась, что ответить. Она пыталась собраться с мыслями и подобрать правильные и такие необходимые для моральной поддержки слова. «Я не знаю, что сказать. Мне так много хочется рассказать ей, но с чего начать, я пока не знаю. Надо просто начать с…»
– Мамочка, ты тоже прости меня. Я должна была навещать тебя, звонить. Я совершенно случайно узнала, что ты больна, – искренне ответила Дженни. – Я хотела спросить, но не решилась сразу этого сделать. Извини, если причиню своим вопросом боль. Почему вы с Айком расстались? – Услышав этот вопрос, Андреа сильно зажмурила глаза и несколько минут никак не реагировала, и только по пульсирующей на шее жилке под тонкой полупрозрачной кожей было заметно, как тяжело ей стало от этого вопроса. Андреа несколько раз сглотнула, прежде чем открыла глаза. Когда она посмотрела на Дженни, в её взгляде было столько тоски и печали, что сердце Дженни сжалось от мысли, что Андреа, вероятно, жалеет, что сейчас Айка нет рядом. «Зря я спросила. Дернуло же меня. Может, Айк ей до сих пор дорог даже больше, чем я?»
Сильно сжимая карандаш, Андреа снова начала писать. Превозмогая себя, она несколько раз останавливалась, собиралась с силами и снова писала.
«Он домогался дочери Келли Атвуд, она мне все рассказала», – прочитала Дженни.
– Где он сейчас? Ты выгнала его? Он в тюрьме? – Андреа моргнула, и Дженни поняла, что последний вопрос попал в точку. «Как ни странно, эта новость нисколько меня не обрадовала и вообще не тронула. Мне все равно».
– Мам, продолжим разговор завтра, ладно? Если захочешь, я расскажу, как жила все эти годы. А сейчас я очень устала, да и ребенок сильно толкается, мне надо отдохнуть. Доброй ночи, – ласково прошептала Дженни, целуя Андреа в щечку. Чувствуя, что Андреа хочет написать ещё что-то, Дженни снова подложила ей под руку блокнот, вложила в руку ручку. Андреа из последних сил нацарапала еще несколько слов: «Я рада, что будешь мамой и вы дома». Закрыв глаза, Андреа еле-еле улыбнулась. Счастье и покой наполнили все её существо, несмотря на сильное переутомление.
Глава 4
Дни проходили за днями. Каждое утро Дженни начиналось с того, что она поднималась в комнату к Андреа, пододвигала к кровати старое кожаное кресло темно-вишневого цвета, подкладывала под спину маленькую подушку и, удобно устроившись и накрыв своей ладонью ладонь мамы, рассказывала. Она подробно рассказывала о том, как жила все эти годы, стараясь не упустить ни одной детали. Описание мельчайших подробностей всех событий давалось Дженни с трудом. Иногда она плакала, иногда с облегчением вздыхала и улыбалась, иногда замолкала и, мечтательно глядя в окно, вспоминала что-то, ведомое только ей. Рассказывая обо всех эпизодах своей жизни, проведенных вдали от родного дома, Дженни испытывала одновременно боль и страх, надежду и счастье, радость и снова боль, но смягчать краски она не хотела, ей хотелось донести до Андреа все, что она пережила. Андреа всегда слушала дочь с закрытыми глазами. Ей было мучительно стыдно за свое безразличие. И каждый раз она плакала, сожалела и винила себя за предательство. Она ясно понимала, что никому в этой жизни, кроме дочери и матери, теперь не нужна. Только это поддерживало бедную больную женщину. Андреа чувствовала, что конец близок, и её радовало, что скоро закончатся её мучения и она больше не будет обузой. Единственным желанием Андреа было хотя бы немного полюбоваться дочерью и дожить до рождения внука или внучки. О большем она уже и не смела мечтать.