Там, где сердце
Шрифт:
Это не попытка соблазнить Найл. Выглядит так, но, честно, это не входит в мои намерения. Я собираюсь сбросить на нее адскую бомбу и хочу иметь возможность… подготовить почву.
А что мне делать, если она снова поцелует меня?
Конечно, поцеловать в ответ.
А потом сказать ей.
И вот она подходит. Невысокая, изящная, с сочным телом, которое не может скрыть даже медицинская форма.
Твою мать, она такая сексуальная.
Успокойся, парень.
Я стою, опираясь ногой о заднюю дверь, надеясь, что выгляжу расслабленным и уверенным в себе. На самом деле нет: я нервничаю, трясусь, надеюсь и боюсь. Много чуждых и трудных для меня эмоций.
Она идет медленно, одной рукой вытирая лицо, другой размахивая связкой ключей на шнурке с логотипом «Врачей без границ». Зеленые штаны, белый халат, на шее стетоскоп. Она выглядит очень горячо — никогда не думал, что скажу это. Я знаком со многими врачами, но никогда не думал, что сочту этот вид таким сексуальным, пока не увидел ее.
Черт возьми, Лок, держи себя в руках. Перестань о ней так думать. Не сейчас. Сейчас речь не идет о твоем вышедшем из-под контроля либидо.
Она замечает меня и останавливается в нескольких метрах. Глубоко вдыхает, откидывая голову назад, и делает выдох. Рукой хватается за стетоскоп на шее.
— Что тебе нужно, Лок?
— Привет. Поужинаем? — я отхожу от двери и приближаюсь к ней. От меня не ускользает, как она напрягается и задерживает дыхание. Ее взгляд движется по мне — изучающий, ищущий. Чего — не знаю.
— Нет, но…
Я забираю у нее ключи, обнимаю рукой за талию и веду к пассажирской двери ее грузовика. Открываю дверь и слегка подталкиваю Найл внутрь. Она уступает, но без особого желания, и в знак несогласия оборачивается и смотрит, как я закрываю дверь.
— Лок? Что ты делаешь? — требовательно спрашивает она, когда я сажусь за руль и запускаю двигатель.
— Везу тебя на ужин.
Она одергивает свой больничный халат.
— Во-первых, я не одета для ужина. Во-вторых, я не собираюсь ужинать с тобой. Этого не будет.
— Мы не пойдем в ресторан. Клянусь, кроме тебя и меня никого не будет. Обещаю.
— Я не еду ужинать с тобой, Лок. Вылезай и уходи.
Я включаю радио погромче и опускаю окна.
— Все будет хорошо.
Она смеется.
— Хватит постоянно твердить, что «все будет хорошо» — она передразнивает мой голос, пытаясь сделать свой грубее и ниже, и это так мило, что в груди у меня что-то щелкает — но я говорю тебе «нет».
Однако, больше она не протестует, и я продолжаю ехать, пока мы не покидаем пределы города и не начинаем движение к пригороду по узкой двухполосной дороге. Сейчас лето, поэтому пока не стемнело, но дневной свет потихоньку меркнет, теряя золотой оттенок. Спустя некоторое время мы оказываемся в совершенно пустынном месте, где нет ничего, кроме линий электропередач и немногочисленных заборов из колючей проволоки. Я просто веду машину, позволяя тишине окружить нас.
— Куда мы едем?
Я машу рукой на дорогу.
— Просто… куда глаза глядят. Конкретно никуда.
— Господи, Лок, ты невозможен. Я устала. У меня был длинный день. Я пропустила ланч и не очень хорошо позавтракала, но у меня просто… у меня, честно, нет сил бороться с тобой сегодня.
О, черт. Это, вроде как, больно. Дело во мне?
Начинает звучать какая-то старая гнусавая кантри-песня — нечто нудное на слайд-гитаре с приторным содержанием.
— Господи, пожалуйста, можем мы послушать что-нибудь другое? — ворчу я. Даже не думая о том, что делаю, я просто протягиваю руку и кручу ручку настройки, пока в эфире не появляется что-то из нашего тысячелетия.
— НЕТ! — крик Найл резкий, неожиданный и расстроенный. — Я говорила тебе! Я, черт… проклятье, я же просила тебя не прикасаться к нему!
Она крутит ручку слишком сильно назад. Словно сумасшедшая, она вращает регулятор туда-сюда, пытаясь найти ту радиостанцию, которая была до этого.
— Это была его станция! Она никогда не менялась, ни разу, никогда! Это его музыка! Разве ты не понимаешь? Твою мать, теперь я не могу НАЙТИ ее!
Последнюю фразу она наполовину кричит, наполовину рыдает. Я останавливаюсь и хватаю ее за запястья, убирая руку подальше от радиоприемника.
— Все правильно, правильно. Я верну ту волну обратно, только дыши, хорошо? Просто дыши.
Она глубоко дышит, дрожит и трет себя ладонями по лицу. Я прокручиваю радиостанции, натыкаясь на тишину и разговоры, тишину и хип-хоп, но никаких радиостанций с кантри-музыкой. Попадается «Виски колыбельная». Брэд Пэйсли и… как ее там зовут? Элисон Крауссе. Я слышал ее однажды во время долгой поездки сюда, когда мне нечем было заняться, кроме прокручивания радиостанций. Я собираюсь проскочить ее, но Найл хватает меня за руку, останавливая.
— Подожди.
«…никогда не могу вдоволь напиться…»
Эта фраза останавливает ее. Мы сидим в машине на обочине дороги и слушаем. Господи, до чего херовая грустная песня! Навязчивая, опустошающая. Найл дрожит всем телом, руки на коленях, голова опущена, волосы выбились из косы и прилипли к щекам, губам, лбу.
— Это так верно, — шепчет она. — Ты никогда не можешь вдоволь напиться.
Я потираю челюсть, понимая, что вмешался в нечто священное для нее.
— Найл, прости. Я не хотел…
— Я никак не могла заставить себя сменить ее. Это одна из тех вещей, с которыми я просто не могу расстаться. Еще один способ попытаться удержать его.
Я тянусь к ручке.
— Я найду его радиостанцию.
Она хватает мою руку, и почему-то ни один из нас не разрывает это прикосновение.
— Нет, не надо. Теперь дело сделано.
Она вздыхает — протяжно, с дрожью, что говорит о напряженной борьбе за самообладание.
— Брось это. Просто… гони.