Там мой брат!
Шрифт:
– Пей, только осторожно, не поперхнись…
– Оу! – неожиданно протянул Леммель. – Вот это да!
– Что там? – вскинулась девушка.
– Говоришь, мастер тебя бил, а? – что там лекарь обнаружил такого? – Гляньте-ка, до кости камчой своей достал! Вот курий потрох! И надкостницу ободрал, гнида – теперь ныть будет еще месяц, не меньше…
Вот почему там, на боку, так больно было…
Возмущенный лекарь как будто ждал от меня какой-то реакции, и я пояснил:
– А мастер… он там был не один.
– Вон оно что… Выходит, огнем тебя другой побаловал,
– Стрелой, похоже, пробило, - мрачно отозвался Горди, продолжавший меня обтирать мокрой губкой. – Хорошо еще, кровяной жилы не задели, а то бы там и схоронили…
Тут он осекся, сообразив, что в таком случае никто бы меня нигде хоронить не стал.
– Ох… такая кровопотеря… Хоть они, кажется, и перевязывать пытались, но… - Леммель сокрушенно вздохнул. – Ожог этот еще… Надо ж было тебе к ним попасться! Как ты еще и удрать-то смог?! Про кошку эту твою я ни беса не понял, признаться…
– Давай про это потом, Лем, - тихо произнесла Натка, глядя на меня чуть ли не с мукой. – Ему же говорить тяжело, пожалел бы… Он столько выдержал, а ты ему тут снова… допрос устраиваешь…
– Кошка – это мой друг, - стал я объяснять девушке и с огорчением понял, что голос опять куда-то делся. Кажется, он застрял где-то в спине, и это плохо, потому что если я его оттуда достану, то могу и разбудить тех раненых. Попросту закричу. Ну а если шепотом, тогда можно попробовать… - Вернее, мне ее подарил мой друг. Это нож, и в нем душа… живая, настоящая… Она меня и вытащила…
Страдание в глазах Энатали сделалось совсем явным. Она грустно вздохнула и прикрыла ладонью мои пальцы.
– Как же тебе больно… и плохо… Ничего, скоро все пройдет. Мы тебе поможем, и все пройдет. Заживет и болеть не будет… А Миррус тебе свой лук обещал, он у него классный, я видела… оба классные, не знаю, какой он отдаст. Наверное, зеленый, с красным он сам последнее время ездит… И ты поедешь с нами и всех там победишь, всех-всех. И тех, кто это с тобой сделал – тоже.
Милая, милая! Какая же она добрая… И успокаивает, как маленького… когда-то давно, в другой жизни, меня так успокаивал отец. Когда я совсем крохой был… И насчет того, кто когда-нибудь я стану воином и буду всех побеждать, тоже он мне говорил, и даже лук дарил. Маленький. Детский. Как я потом узнал, специальный эльфийский лук, предназначенный для того, чтобы детишек обучать – и встал он отцу в огромную сумму!
Ладошка у Натки была прохладной и сильной. От этого прикосновения становилось легче, действительно легче, и перед глазами плыло меньше, и я почти всё время ее видел…
Вдруг я понял, что Энатали мне просто не поверила – мало ли что там болтает покоцанный эльф, тем более даже я сам чувствовал, что у меня, наверное, жар – стол, на котором я лежал, мне казался совсем ледяным.
– Ты не видишь мой нож, - прошептал я девушке, – мою Кошку. Потому что она прячется. Орки ее тоже не заметили… А она… перерезала ремни, ведь я же был связан.
– Я слышала, есть такие клинки… волшебные, - тихонько проговорила Энатали. – Только я думала,
– Эдан, я сейчас буду лечить ожоги твои… - прервал ее Леммель, - постарайся не дергаться. Может быть неприятно, но это необходимо сделать, чтобы некроз не пошел вглубь…Слышишь меня?
– Слышу…
Неприятно, тоже мне… Вчера… было неприятно, да. А ещё когда скакали на лошади… А как же моя?
– Как лошадка моя? – с трудом выговорил я. – Я ей хлеба кусок обещал…
– Обещал, значит, дашь, - чуть пожала плечами девушка. – Ее к кобылам отправили, пусть отдыхает. А что, хочешь ее себе? У нас есть лошадки получше…
– Не знаю… Она… добрая. Не знаю, как я не свалился! Потому что… ведь…
Ну что я, жаловаться буду?! И так ясно, почему.
– Она ведь… их, орочья…. А пожалела меня, поверила. На землю села, чтобы я залезть мог…
– Давай разберемся с этим, когда время ехать придет. Все равно сейчас ты же точно никуда на ней не поедешь. Лучше скажи, у тебя девушка есть? А то, может, мне уже пора начинать страдать…
Натка улыбнулась, показывая, что шутит. Только… не очень-то это было на шутку похоже…
– Никого у меня нет, - честно ответил я. – Только Борька… мой друг. И отец. И ребята… которые в крепости…
– А хочешь… давай я побуду твоей девушкой? – улыбка ее стала шире. – Пока ты получше варианта не нашел? Я даже суп умею варить домашний! А не такой, который на привалах… И пирожки печь!
– Ой, Натка!
Я даже улыбнулся, хотя, говоря по правде, было демонски больно.
– Я буду очень рад. Если ты…
О боги, что же сказать? Голова-то не работает… Она же шутит, конечно, чтобы подбодрить меня… по-доброму так шутит… наверное, ей, как всякой сострадательной женщине, хочется меня подкормить. Я уже испытывал это на себе. Сейчас-то я ещё похудел, так что…
– Если ты просто будешь… хотя бы иногда рядом. А пирожки… ох! Я и забыл, что это такое…
– Ох, прости! – она сразу перестала улыбаться и теперь смотрела на меня так виновато, словно это по ее милости я не жрал досыта последние недели. – Я забыла, что у вас там… плохо с пайком… Прости. Я обязательно тебя покормлю, как только Леммель закончит… Леммель, что там, кстати? А то молчишь…
– Да куда ж еще и мне-то говорить в твоем трындычании? – буркнул лекарь. – Видишь, занят я… Тут над каждым рубцом корпеть приходится. А ведь еще же нога… и кость… Черти б взяли этого брюхоногого урода, который взял в руки камчу!
– Он… ещё не самый плохой… - признался я, дотронувшись, в свою очередь, до Наткиной руки и подумав, что самое плохое со мной уже было. И всё позади.
Теперь – только Борька… А когда я держу ее за руку, то и вправду верю, что у Мирруса всё получается. И сейчас получится! Только дождись! Дождись меня. Не смей умирать… Вот я же не умер… а ведь собирался уже… Если бы не Кошка. Если бы не ты, подаривший ее мне…