Тампа
Шрифт:
Голова Денниса покачалась из стороны в сторону, обдумывая услышанное. «Если это и было, то лишь способствовало бы признанию того факта, что моя клиентка — попавшая в непростую ситуацию молодая женщина, отчаянно ищущая любви. А никакой не «хищник-педофил», как допустил себе сказать в интервью господин окружной прокурор». Я не смогла не наградить Денниса улыбкой восхищения, — иметь на своей стороне его находчивый ум было моим бесспорным преимуществом.
Второй детектив снова плюнул в чашку, на этот раз с куда большей силой. «Или она просто хищник-педофил и шлюха», — сказал он. Пошедшие в ход ругательные ярлыки означали, что наши расходы на оборону принесли результат: они не собирались предъявлять дополнительных обвинений, кроме половых преступлений.
«На этом, джентльмены, я полагаю, мы на сегодня закончили». Мой защитник встал и я последовала его примеру. Второй детектив проводил нас взглядом,
ГЛАВА 17.
Несколько месяцев до суда я провела в Тампе, в дерьмовой квартире с хрипящим кондиционером и некачественным ковром, на который я не решалась ступить босиком. Толпы грушеподобных мамаш разбили лагерь на противоположной стороне дороги и днем и ночью пикетировали с самодельными плакатами, которые клеймили меня больной растлительницей малолетних, заслуживающей провести остаток жизни в тюрьме. Я могла только гадать, насколько рады были их мужья этому внезапному хобби, которое выгнало этих мерзких женщин из дома.
Крича и потрясая лозунгами, они пополнили ряды тружеников экономики протеста, валютой которой были сочувствующие гудки автомобилей. Каждый раз, когда проезжающая машина издавала ревущий гудок, они вздымали вверх мясистые руки и ударяли друг другу пятернями. Конечно, ни одна из них не выглядела представляющей какую-то опасность, тем более для меня. Как раз наоборот, — мой судебный процесс дал им ощущение целеустремленности, которое сделало их легкомысленными и возбужденными. Вечерами выходных, когда их численность была максимальной, они часто устраивали хоровые песнопения, среди которых особой популярностью пользовалась «Учи, а не трогай». Среди пикетчиков никогда не было мужчин, хотя некоторые матери сочли подходящим привести своих маленьких детей, чтобы привить им такой полезный жизненный навык, как стояние на обочине дороги с негодующим видом. Условиями моего домашнего ареста была оговорена возможность предварительно запланированных и одобренных вылазок за продуктами, но я, как правило, заказывала их с доставкой. Поняв это, они, как только работник доставки подъезжал к моему дому, бросались к нему наперерез. «Тебе есть восемнадцать?» — выкрикивали они в недоумевающее лицо развозчика пиццы. — «Это может быть опасно, если тебе еще нет!»
Признаюсь, после десятилетий скрывания своих желаний, было нелегко смириться с тем, что я оказалась публично раскрыта. Это было словно по своей воле оказаться заброшенной в земли страданий вместо того, чтобы вовремя приземлиться в царстве блаженства. С помощью некоторых ментальных трюков несколько раз в день я почти забывала о произошедшем; что все обо всем знают, что мое лицо — на передовых газет по всей стране. Но скоро паническое осознание недавних событий возвращалось, захлестывая, и я снова и снова была вынуждена возвращаться и заново переживать весь цикл, и каждый раз меня словно хлыстом обжигало ощущение дежа вю. Это заставило меня вспомнить случай, когда в детстве я страдала от морской болезни. Как-то мне попалась чересчур резвая водитель автобуса, которой нравилось жать на клаксон каждый раз, какой незначительной не была бы помеха на ее пути. В основном, это были переползающие дорогу броненосцы, из-за которых она бешено жала на тормоз. «Ух уу!» — восклицала она и мы хватались нашими маленькими ручками за спинки расположенных перед нами сидений. Сила инерции всегда оказывалась сильнее ожидаемой, что наполняло меня страхом того, что я против своей воли соскользну вперед к зеленому винилу сиденья передо мной и продолжив движение дальше, взлечу в воздух.
Однажды Форд выразил похожее чувство, когда на работе во время учений его ударил тазер. В тот день он поверить себе не мог, что оказался не в состоянии умственно и физически приготовиться к боли. «Знаю, у тебя-то нет яиц», — сказал он мне, — «Но представь, что есть, и по ним одновременно врезали молотком и ударили током». Форд всегда был из тех, кто требует от других невозможного, и каждый раз делал это как-бы мимоходом.
«И вот я вижу, что всех лупит и они падают на ковер, ага?» — продолжал он. — «Один за другим. Как твари на ноевом ковчеге, не считая того, что у нас даже не было пары».
Произнося это, он приподнял бровь, как бы говоря: «Я дам тебе время, чтобы эта внезапная библейская отсылка могла уложиться в твоей голове, пока я выпью залпом это пиво». Я скрестила ноги, расширила глаза и отшатнулась, закачав головой в притворном изумлении.
«В общем», — продолжал он, — «Смотря на
«Ты сказал про яйца» — напомнила я. — «Они направляли пистолет на твои яйца?»
«Нет, конечно нет. Просто я описываю какие это ощущения… охеренная боль».
Вдруг меня осенило: это было в некотором роде умственное озарение благодаря Форду, хотя он сам и не мог понять глубокий смысл того, что подтолкнуло его к выбору таких слов. Переключатели возбуждения и боли находятся на одном щитке центральной нервной системы. Все мучения и страхи перед предстоящим судебным разбирательством будто поселились в моих сосках. Они постоянно самопроизвольно затвердевали, ожидая что их используют в качестве клапанов для выпуска пара, как было в прошлом. Если бы только мне выделили несколько минут с Бойдом, чтобы острые брекеты на его зубах потерлись о мои соски. Я полагаю, наша преступная система правосудия знала, что искусственно сдерживая достижение оргазма со второй половиной, она загоняет жертву в мышеловку пессимизма. Это была разновидность пытки — разряжаться только с помощью собственных усилий. Я знала все, что буду делать в следующий момент.
Судя по новостям, не только я оказалась в заключении. Джек получил шесть месяцев в центре содержания для несовершеннолетних за свое нападение на Бойда. В этот момент я готова была признать, что не стоило приводить другого мальчика в дом его отца. Но и Джек мог бы избавить нас от этих мытарств, если бы предусмотрительно позвонил перед тем как вваливаться.
***
Хотя личные вещи, также как и тайнички с предписанными таблетками были в целости доставлены мне в коробках, ни одно из моих личных лекарств или первоклассных кремов для лица вместе с ними не доехало. Это, несомненно, было умышленное «хуй-тебе» от Форда. Часто я днями напролет пила сироп от кашля и перелистывала каналы в поисках мальчиков в возрасте Джека или Бойда. Их размытые образы и доносящиеся эхом голоса сопровождали меня во снах, когда я засыпала под них. С момента происшествия я все еще не встречалась с Фордом лично. Нельзя отрицать: это разочаровало меня по ряду причин. Я все еще жила надеждой, что он может быть простит меня, что мы сможем вернуться к тому, как было раньше и жить как будто ничего не было. Теперь, зная о моей тайной жизни, и после того, как мне пришлось провести вдали от дома долгие дни, Форд мог установить более выгодное для себя сотрудничество. Я была готова согласиться на более интенсивную ежемесячную квоту сексуальных услуг в обмен на возможность снова вернуться к прежней роскошной обстановке. Но если нет, если все кончено и не будет никакой надежды на возвращение Форда и его денег, он останется той единственной ареной, на которой я одержала победу, будучи пойманной. Теперь он, наконец, понял, что в нашем личном поединке я победила его. Несмотря на все сомнения, он всегда более или менее полагал, что я просто отстраненная и непостоянная жена, а не актриса, чьи таланты культивировались дабы скрыть сексуальные аберрации.
Мне нужно было отыгрывать эту роль и перед присяжными. Для того, чтобы я предстала перед ними в максимально приемлемом виде, Деннис хотел, чтобы я выглядела как можно более приближенно к возрасту Бойда и Джека. Я часто вставала перед туалетным зеркалом в тускло освещенной квартире-студии и практиковалась в выражении, которое надену на себя во время заседания: глаза как у лани, временами удивленные, часто шокированные и почти не мигающие, но преувеличенно двигающиеся.
Еще я работала над достижением подавленного вида и опасливой дрожи в ответ на любые громкие раздражители: мои влажные губы поджимались с выражением надежды и нервного запинания. Кроме того, я практиковалась говорить несколько более высоким и мягким голосом. «Когда они подходили ко мне», — я дышала, поджав уголки рта, как будто с трудом исповедуясь, — «Их внимание было таким приятным. По ряду причин я чувствовала себя так изолированно». На этом пункте я едва заметно кивала, чтобы показать, что я призналась в этом себе, прежде чем произнести. «Это звучит жалко», — продолжала я, отводя задумчивый взгляд вдаль, — «Но мне кажется, я искала в Бойде и Джеке друзей, не более того».
Тем временем Деннис, не теряя времени, ковал раздор в общественном мнении. Когда я смотрела на него в новостях, мое сердце едва не выскакивало от переизбытка чувства, почти напоминавшего патриотизм: никогда прежде я не испытывала такой гордости за свою страну, как сейчас, при виде работы ее системы правосудия. Вот он, безукоризненно одетый и убедительный, говорит от моего имени, просто в обмен на деньги! Геометрически-идеальная линия его усов воплощала на камеру его спокойную уверенность, никогда не изменяя своей правильной форме.