Танцовщица для небесного бога
Шрифт:
Она ждала, что наставница рассердится и снова обругает ее, но Сахаджанья только вздохнула.
Неделю после посещения дворца господина Читрасены ученицы школы апсар ходили за Анджали толпами, умоляя рассказать, что она видела и как разговаривала с богами. Ходили и за Джавохири, но меньше — ведь ее удостоила вниманием всего лишь дайвики, а не царь богов.
— Господин Шакра — самый красивый мужчина на свете, — рассказывала Анджали в сотый раз. — У него светло-карие глаза, и родинка вот тут, над бровью. Голос у него сильный и нежный, когда его слышишь, то сердце тает сладко,
Ученицы млели, словно слышали не голос одной из своих подруг, а голос самого Шакры, и ахали, и наперебой обсуждали великолепие божественного дворца, который посещали лишь силой воображения после рассказов Анджали. А она чувствовала себя царицей и всячески помыкала слушательницами, заставляя прислуживать. Каждый день ей массировали ступни, приносили цветы и еду в тень баньяна, где она отдыхала с Хемой и Ревати.
Вечером, после того, как в тростниковых хижинах гасли светильники, Анджали шепотом рассказывала верным подругам самое сокровенное. Конечно же, она и словом не обмолвилась о том, что произошло в летающей колеснице царя богов, но по сто раз рассказывала, как Шакра заговорил и как пообещал, что будет ждать три года, чтобы насладиться ее танцем:
— Он желал прикоснуться ко мне, но не захотел нарушить закон.
— Прикоснуться! — восклицала Хема всякий раз после этих слов. — Как это страшно… и чудесно!
И она, и Ревати слушали Анджали с неиссякаемым интересом, хотя уже во всех подробностях знали, что сказал, как повернулся и куда посмотрел царь богов.
— Говорят, он бессмертен, — сказала Ревати тоненьким голосом. — И его жена никогда не станет вдовой. Какая счастливица!
— Пожалуй, счастливица… — задумчиво повторила Анджали, вспоминая увиденное в царской вимане.
— А он посмотрел не на тебя, а на эту, черную?.. — спросила Хема. — Фу! Черная, как Джавохири!
— По сравнению с ней Джавохири — перламутровая раковина, — усмехнулась Анджали. — Она и правда черная, и правда — прекрасная.
— Ты все равно красивее, — ответила Хема недовольно.
— Может быть, когда-нибудь буду, — ответила Анджали, думая о своем.
— Ты вся в мыслях, даже с нами стала реже говорить, — заметила Ревати. — О чем опять мечтаешь?
Анджали словно очнулась и посмотрела на подруг почти с прежней улыбкой — задорной и таинственной.
— Не мечтаю. Просто пришло на ум… как хорошо быть женой царя богов…
— Анджали! — зашипела на нее Хема, а Ревати прижала ладони к щекам, испугавшись столь святотатственных речей. — Если услышит кто-нибудь из наставниц!..
— Но они же не услышат? И вы ведь меня не выдадите? — Анджали порывисто обняла подруг за шеи, засмеялась и повалила на разостланные постели, затеяв шутливый бой подушками.
[1] Арангетрам — первое публичное представление танцовщицы
4
На священной горе Сумеру тоже бывают зима, весна, лето и время увядания, когда начинаются дожди. Каждая смена сезона сопровождается праздниками. Праздников много, потому что жители небесных городов всегда готовы прославить богов за то, что те даровали им беззаботную и счастливую жизнь, в отличие от жизни на земле — полной опасностей и лишений.
Из всех праздников Анджали больше всего любила Вайсахи — праздник молодых плодов, когда созревали первые плоды манго. К этому времени весна еще не заканчивалась, и в Тринаке и ее окрестностях буйно расцветали цветы, но и лето уже вступало в свои права, позволяя лакомиться плодами манго, царскими ягодами и красными бананами.
Только ее привлекали не цветы и не фрукты. На празднике молодых плодов юные апсары, которые еще не окончили обучение, могли посоревноваться между собой в искусстве танца — солируя или представив групповой танец. Посмотреть на это приходили все жители Тринаки, а зачастую приезжали и жители соседних городов, и даже миров. Говорили, что и боги появлялись в Тринаке принимая облик гандхарвов или людей, чтобы насладиться восхитительным зрелищем — плясками юных красавиц.
К этому празднику танцовщицы готовились весь год, придумывая и тайком разучивая танцы, и наставницы поощряли их старания, потому что соперничая в искусстве достигаешь совершенства.
Анджали руководила группой апсар-учениц своего возраста и тоже придумывала танец.
За несколько дней до праздника она и ее девушками сидели в тени баньяна, раскладывая на дощечке разноцветные камешки, где каждый камешек обозначал определенную танцовщицу — чтобы в последний раз выверить рисунок танца. Девушек было четырнадцать, сама Анджали — пятнадцатая. Хема и Ревати иногда принимались спорить, если им казалось, что танец становится не особенно выразительным, но остальные девушки почтительно молчали, заглядывая Анджали в рот и с восторгом принимая любое ее решение. В самый разгар обсуждения появилась ещё девушка — совсем молоденькая, из младших классов. Она бежала прямиком к баньяну, размахивая руками. При виде ее Анджали тут же смешала камешки — танец должен сохраниться втайне от соперниц.
— Чего тебе, Трипти? — спросила она.
Та приняла прах от ее ног и что-то зашептала на ухо. Шептала она долго, и девушки, воспользовавшись этим, улеглись на траву, сплетничая и смеясь.
На небе не было ни облачка, солнце палило, но в тени баньяна было прохладно, и от водохранилища веяло свежестью. Только Хема и Ревати поглядывали на Анджали с тревогой — слишком уж важной и взволнованной выглядела Трипти, а их подруга все больше хмурилась.
Наконец, Трипти покинула тень баньяна, а Анджали резво вскочила на ноги, несколько раз хлопнув в ладоши, привлекая внимание.
— Слушайте и смотрите на меня! — сказала она. — Мне удалось узнать, что Джавохири и ее танцовщицы наденут на праздник красные одежды.
Девушки изумленно зашептались, а Хема в досаде пристукнула кулаком по коленке. Только Ревати высказала недоверие:
— Где они возьмут столько красной ткани?
— Говорят, кто-то из дайвики взялся покровительствовать Джавохири перед ее арангетрамом, — ответила Анджали, кривя губы. — Они оденутся в красное, чтобы затмить всех.
— Наверняка им помогает эта черная! — воскликнула Хема.