Танцы на осколках
Шрифт:
Дверь распахнулась, и грубые мужские руки затащили наёмника со служанкой внутрь. Пара постояла немного, привыкая к темноте, а после огляделась. Беглый стражник не узнал когда-то уютную хату. В доме пропала вся мелочь: утварь, половики, другое добро. Теперь посередине комнаты стоял только огромный дубовый стол, застеленный грубо нарисованной картой города, и толпа суровых мужиков в тяжелых латных доспехах, хмуро рассматривающих незваных гостей.
— Лешик? — спросил один из них, обращаясь к хозяину.
— Все в порядке, он свой, — успокоил его мужчина. — Это Брест, тот самый, про которого я баял.
Воины переглянулись между собой, один из них подошел к наёмнику вплотную:
— Так это ты у барона камень охранял?
— А что? — набычился в ответ мужчина.
Они стояли, сверля друг друга взглядами. Латник не уступал Бресту в росте, но в отличие от него, весь был закован в тяжелый металл.
— Плохо охранял, — криво ухмыльнулся он.
В воздухе запахло керосином. Было достаточно одного слова, чтобы рвануло. Лешик хотел было уже вмешаться, как за него это сделала Милка:
— Стоян?! Ты ли это?! — Девица вышла из-за Бреста.
Латник удивленно вскинул брови:
— Барыня?! Ты же померла!
Он попятился назад, пока не уперся в стол. Остальные воины отшатнулись, кто-то осенил себя триной, кто-то схватился за обереги. Милка сняла капюшон, представ перед ними хоть и чумазая, но довольно живая и даже здоровая.
— Стоян! — радостно взвизгнула она и бросилась на шею латнику.
Тот стоял ни жив ни мертв, даже боялся пошевелиться, на что бывшая служанка ему заявила:
— Ну, полноте, Стоянушка! Да живая я — живая. Не привид, не чудь.
Она быстро затараторила, рассказывая заново всю свою историю, правда, умолчав о жизни в корчме. С каждой фразой мужчина, названый Стояном, теплел взглядом, пока, наконец, не сжал в медвежьих объятиях беглянку. Милка только охнула, но вырываться не стала. По щекам сурового воина потекли слезы. Брест опустил глаза — негоже на мужскую слабость смотреть.
— Милка! Милочка! Что ж ты, дуреха, наделала! Ну, сбаяла бы мне про свою беду, дык я бы тебе сам пособил!
Девушка счастливая повернулась к наёмнику:
— Это Стоян! Друг мой давний! Ох и шкодили мы в детстве! Помню у тетки одной, большой такой, прилавок уронили, так все груши у нее рассыпались по базару…
Она еще что-то рассказывала, а воины за спиной своего соратника облегченно выдохнули. Лешик, махнувши рукой, пошёл к ожидающему его Бресту. Пока знакомцы миловались друг с другом, старые друзья решили обсудить дела.
— Где ж семья-то твоя? — спросил наёмник, отвернувшись от душещипательной сцены возвращения блудной дочери.
— Отправил вместе с отцом отсюда, а сам с товарищами остался. Беда стряслась, Брест. Хоть и оттягивали её, как могли, да не оттянули. Эти мужики — мои друзья из городской стражи, некоторые из замковой охраны. Говорят, вечером Хранители веры пойдут на замок.
— Да замок им ни в жисть не взять! Чем они там, чадовницами[1] перед стенами трясти будут?
— Епископ не дурак, в замке есть его люди, они и ворота откроют в нужный момент. Вячко, — Лешик поискал глазами нужного мужика, — Вон тот, в углу. Он из замка, сказывал, что внутри тоже не все гладко. Стража друг на друга волками смотрят. Кто-то пустил слух, что предатели среди своих есть, так теперь мужики грызутся по любому поводу — подлеца выискивают.
— Хитёр, паскуда, этот Епископ: соратников друг на друга науськать, — скривился наёмник. — Что же барон ему откупную за рубин не даст? Что-то не верится, что все из-за одного камня.
Его друг перешел на шепот:
— Сказывают, что камень этот какой-то силой обладает. Епископ сам его искал, но Гжевик церковника опередил — первый до сокровища добрался. А опосля решил пойти на мировую с тринниками да рубин в дар Трем преподнести.
— Но тут камень пропал, — вставил Брест.
— То-то и оно. Епископ не верит, что рубин исчез. Мужик считает, что старый барон его себе решил оставить.
— Брехня, — твердо заявил наемник. — Я этот булыжник в руках держал.
— Так ты его добыл? — обрадовался Лешик.
Брест скривился. Он кратко рассказал о своих злоключениях, опустив пару моментов. С каждой фразой его соратник менялся в лице, крепко выругавшись под конец. Он сплюнул на пол и ударил кулаком в стену от злости:
— Вот курва! Сейчас бы всей грызне конец!
Недобрая фраза резанула по ушам. Наемник скривился: мозгами то понимал, что так оно и есть, но в душе злобно заворчало недовольство: посторонний назвал его женщину «курвой». Уж кто и будет разбираться с девкой, так сам Брест. Однако, осознав, что Прежняя стала для него «своей женщиной», мужчина нервно сглотнул, а ладони мгновенно сжались в кулаки. Лешик сделал вид, что не заметил, но поносить воровку перестал.
— Ладно, — шумно выдохнул он. — Стало быть, ты с собой баронскую дочку привёл? Эх, Брест, завидую я тебе белой завистью, всегда на тебя бабы вешались.
Наемник хмыкнул, пожав плечами:
— Да брось. Ты мне лучше скажи, что тут у вас за совет?
Остальные мужики опять склонились над картой, иногда посматривая на незнакомца с Лешиком. Милка в углу болтала с латником. Она весело махнула Бресту, когда мужчина обратил на них внимание. Стоян рядом насупился, видя, как барыня обрадовалась чужаку, а тот только молча кивнул и продолжил беседовать с хозяином дома.
— Мы тоже не лыком шиты! Смотрим-глядим, где можно задержать отряды Церковников. Город опустел, а на улицах наши ребята уже завалы устраивают. Кто-то помогает горожанам бежать: у многих солдат семьи здесь. К кому же, в первую очередь церковники заявятся «свет истинный» нести? То-то и оно. Мужики кого смогли переправили в замок, а так здесь полный бардак. Что сам-то думаешь? Пособишь?
Брест хмуро почесал щетину, прикидывая и так и эдак.
— Я, Лешик, хочу в замок пробиться. Надо Милку отцу свести, да с бароном переговорить. Что из этого выйдет, не знаю, но попробовать стоит.