Танец меча
Шрифт:
Ирка в ужасе откинулась на спинку коляски. Багров вскочил, готовый защищать ее.
– Чего вам надо?
– крикнул он.
– От тебя ничего, милок! Подожди покуда в коридоре!
– решительно сказала старушка и своей иссохшей ручкой, с легкостью корежившей в катастрофах металл машин и поездов, выставила Матвея за дверь.
– Ох ты, моя голубушка! Всколохнулась вся, побледнела!
– запела Плаховна, глядя на Ирку.
– Не бойся! Не по работе я к тебе, душечка! Нету на тебя пока разнарядочки! Погутарить хочу!
Старушка сбросила полупустой рюкзачок, скромно уселась на край стульчика, сложила
– Как тебе, дитятко, живется? Не тяжко ли без ножек?
– Справляюсь!
– ответила Ирка с вызовом. Плаховна взяла со стола сухарик, стала крошить его на ладошке и кусочками засовывать в рот.
– Возьмите чай!
– буркнула Ирка, про себя подумав: «Чашку потом выброшу!»
Мамзелькина укоризненно мигнула.
– И, милая! Да разве ж я заразная? От меня и михробы дохнуть!
– произнесла она с живостью.
Ирка смутилась.
– Устала я, голуба! Сил моих больше нет! Оо-ох-ох, тяжко!
– Чего тяжко-то?
– спросила Ирка.
– А то и тяжко! Утром дергають, ночью дергають. На земле, почитай, скоро десять миллиардов людев бундить, а я-то одинешенька… Нихто миня не ждеть, нихто не зоветь, все гонють. Иной раз опрокинешь с Ареюшкой стаканчик - вот всего и веселья!
– Мамзелькина пригорюнилась, низко наклонив черепушку, покрытую черной траурной косыночкой.
Жалела- то она себя жалела, а нет-нет, Ирка чувствовала ее зоркий, острый, как скальпель, взгляд.
Понимая, что все это неспроста, набралась храбрости.
– Чего вам от меня надо?
– выпалила она решительно.
– Вот так вот прямо? В лоб?
– прищурилась Плаховна.
– Сухариком на кой-как покормила, чайком через пень-колоду напоила, чашку выкинуть собралася и расспрашиваешь?
Ирка молчала, но молчала упрямо. Ей нужен был ответ. Мамзелькина оглянулась на свой рюкзак.
– Сколько я с собой ношу в своей котомочке!
– запричитала она.
– И красота, и молодость, и ученость, и таланты - все тута! Иной раз думаешь: чего все забирать-то? Что-то можно ж и оставить? Ну пропадуть, допустим, у балерины ножки - хто ж их-то хватится? Балерина-то на океанском дне! Стоило ей столько лет одни ноги тренировать - ох-ох!
Уловив в голоске у старушки намекающую интонацию, Ирка напряглась.
– Вы мне что, ноги предлагаете?
– Ноги? А разве надо тебе?
– всплеснула ручками Мамзелькина.
– Ох, удача! А я-то думаю: дай спрошу! Ноги, новые ноги! Мускулистые, красивые! В обмен на эти, извиняюся, палочки!
– Пересадка?
– спросила Ирка задумчиво.
– Пересадка это чего такое?
– озадачилась Аида Плаховна. Потом сообразила и захихикала.
– Э, нет! Сами прирастут! Были тама, станут здеся! И пяти минут не пройдеть, такие танцы-шманцы отдряпывать будешь - не нарадуисся! Ну говори: да!
Ирка колебалась. Что-то такое пряталось в елейной позе старушки, в опущенной головке, в смирном голоске, что она спросила:
– А вам что взамен? Мой эйдос?
Аида Плаховна вся исплевалась от такой подозрительности.
– Да на кой ляд он мне нужон? Что я, страж?
– замотала она черепушкой.
– У меня, милочка, другой антирес! Хочу я в отпуск хучь на три дня! А покуда я в отпуску, на мое место когой-то поставить надоть! Чтобы, значить, не простаивала работа!… А ножки
И старушка по самое плечо опустила руку в рюкзак. Ирка с ужасом смотрела на ее руку, точно ожидала, что в ней окажутся живые человеческие ноги.
– Так что, согласна?
– повторила Мамзелькина, вскидывая худенькое личико.
– МЕНЯ??? СМЕРТЬЮ? ВМЕСТО ВАС?
– задохнулась Ирка.
Обычно она соображала быстро, но тут ее перемкнуло. Должно быть, из-за ног. Старушка закивала и принялась вталкивать Ирке в руку свою косу.
– Ты не бойся, душечка, она сама тебя научит, как да чего. Разнарядочку берешь и по списочку, по списочку… Главное, не пропускай никого, а то нагоняй бундить! Первый день лицо воротить будешь, на второй привыкнешь, на третий - втянешься. А там и я вернусь! Гляди только брызентик не потеряй! Я как-то его сронила, полчаса искала, а все уж крычать: эпидемия! мор!
– Мамзелькина зазвенела копилочкой, приглашая и Ирку посмеяться с собой вместе.
Ирка смеяться не стала. Плаховне это не понравилось. Ее щелочки прожигали Ирку насквозь: ох, непростая старушка!
– Решайся, голуба! Уж пять минут люди не мруть!
– Уходите! Не надо мне ничего!
– с трудом выговорила Ирка, отворачиваясь и сожалея, что в ее голосе нет решимости и праведного негодования: одна тоска.
Мамзелькина стукнула сухим кулачком по стопу. Подпрыгнула чашка.
– Чистенькой хочешь остаться? В коляске всю жизнь торчать? Они ж и так умруть, раз разнарядочка вышла! Не все равно, хто их унесеть: ты или я? Разнорядочку ж не ты писала!
– Уходите!
– повторила Ирка упрямо.
– Скорее! Или я в вас чем-нибудь брошу!
– Прямо дрожу вся! Много чем в меня швыряли, да не очень-то ушвырялися! Ты уже не валькирия!
– гневно сказала Плаховна.
Она подняла рюкзачок, сгребла косу и утрюхала из комнаты.
– Ноги ей, вишь, лишние оказались!… С тобой бы я в два счета договорилася, да только за другого не положено!
– с раздражением сказала она Багрову и вышла через дверь, не открывая ее.
Матвей вернулся к Ирке. Она сидела, натянутая как струна. На него смотрела с недоверием, с досадой. Ни о чем ее не спрашивая, Матвей сел на диван все с тем же атласом. Пролистал его, отыскал страшную, красную, препарированную ногу. Долго смотрел на нее. Нога была мощная, с пучками мышц, ободранная от кожи до самого паха. Хорошая нога.
– Мясо, оно и в Африке мясо!
– сказал Матвей. Ирка быстро и благодарно взглянула на него.
Вечером Матвей пошел пройтись, пообещав Бабане по пути купить майонез, хлеб, бананы и сосиски - пищу античных богов, когда им лень готовить. Бабаню уже не удивляло, что у них в квартире живет непонятно откуда свалившийся молодой человек. Отмытый в бане в социальный день, со скидкой в шестьдесят процентов, одетый в одолженные у Мошкина джинсы и свитер, Матвей выглядел адекватно. Он не ругался, не сморкался в занавески, а Бабане сказал, что он из Орла (там у его отца действительно было имение), а с Иркой они познакомились два года назад в Интернете. Далее Бабане была поведана душещипательная история про плохого преподавателя, который выгнал хорошего студента.