Танец сакур

Каверина Екатерина

Лиза налила чай в свою чашку и поняла, как она дрожит, только когда стукнулась зубами о тонкий фарфор, Катя бросила ей плед и Лиза по-детски как в огромное парео завернулась в него.

— И пока я пребывала в панике, объявился Женя, мой добрый друг и начальник. Это позже я поняла, что подобная сделка была завершающим аккордом для него, аккордом, в котором так хорошо зазвучала я, а тогда я чуть ли не кинулась ему на шею от мысли, что хоть кто-то хоть как-то поможет мне. Ну он и помог, — Лиза сделала еще один глоток чая. — Заявил, что если я хочу без потерь выйти из этой ситуации, мне нужно без шума уйти из «Брокер Инвеста» и заняться чем-то другим. Бросить финансы — тогда это звучало дико, но для меня самыми главными были слова: «выйти без потерь». И я вышла, бросила инвестиции навсегда. Казалось странным, что после происшедшего мне совсем ничего не будет. Женя объяснил, что один из акционеров «Брокер Инвеста» в курсе и даже одобряет это, сделка во внутреннем аудите будет признана экономически нецелесообразной, не больше. Я не знала, что делать — опять сидела целыми днями дома и наедала потерянные килограммы, деньги кончались. Чем заниматься, кроме финансов, я не знала. Листала модные журналы. Опять объявился Женя, он звал меня тогда «моя растерзанная девочка». Я еще не ненавидела его, это пришло позже. — Лиза замолчала — дальше было самое трудное.

По сравнению с грубым сексом втроем афера с варрантами уже не казалась такой страшной. Вздохнула, нужно было продолжать во что бы то ни стало. — Тем самым акционером «Брокер Инвеста» был Кулешов, сейчас известная фамилия — председатель одного из комитетов Государственной Думы. Они с Женей были близки, весьма и весьма, ну ты понимаешь. Женя сказал, что они с Максимом Сергеевичем уже четыре года и тому хочется острых ощущений — прямо как в браке, все приедается после первых трех лет. Этим острым оказалась я — теперь не только несостоятельная как женщина, мошенница, но и жалкая проститутка. Мне было велено в приказном тоне сбросить лишние килограммы — и я сбросила. Мы не встречались где-нибудь в Москве, это было бы слишком просто, нет, мы поехали в Черногорию на Святой Стефан, где у Кулешова была миленькая вилла. Мне было до такой степени наплевать на все вокруг, что я отстраненно наблюдала, как пять дней подряд они имели по очереди меня, а потом друг друга. В остальное время мы напоминали равнодушных соседей, завтракали то по очереди, то вместе. Я подолгу гуляла вдоль моря, Женя с Максимом Сергеевичем были где-то вместе, а потом они звали меня в свою спальню, и я покорно шла, раздевалась и делала эта всеми способами, которым меня успели научить. Это было настоящим сценарием к порно-фильму. Ни Кулешов, ни Женя не были грубы или жестоки со мной, так отстраненно вежливы. Я была игрушкой как какой-нибудь предмет из секс-шопа, который приносят в спальню, чтобы разнообразить свою жизнь. Сейчас я думаю, зачем делала все это? Ведь никто не угрожал мне физически, только как Дамолклов меч висела угроза разоблачения варрантов. Но я делала это, наверное, потому что слишком любила деньги. Женя тоже уходил из «Брокер Инвеста», Кулешов приобрел здание, в котором сейчас находится «Весна», сделал Женю финансовым директором, тот ничего не понимал в вещах, но был хорош в финансах, он и в вещах потом начал разбираться. Кулешов был одержим идеей открыть что-то на Тверской, тогда это считалось очень престижным, а он мог позволить себе тратить деньги на пафос и престиж. Для выбора первых коллекций наняли баера-итальянца, знаешь, в тот год все у нас было безумно яркое и пестрое, прямо как на бразильском карнавале, я всерьез думала, что этот Маурицио бразилец, а не итальянец, — Лиза позволила себе легкую полуулыбку. — Москве тех лет все нравилось. Это потом все стали такие рафинированные и разборчивые. Я была так, девушкой на побегушках при Жене, но при приличной, кстати, зарплате. Кулешов обижать меня не хотел, в конце концов, это я принесла миллионы от варрантов. А я ничего, кроме этой зарплаты и не просила. Целыми днями пропадала в торговых залах, финансы меня больше не интересовали, а вот вещи даже очень. Мы часами говорили с Маурицио, знаешь, я и сейчас поддерживаю с ним отношения. Он, конечно, не первая величина, но для меня добрая память о том времени. Я и раньше интересовалась модой, но только в пределах того, что позволял офисный дресс-код, шеренга рубашек и черных юбок. А тут я полностью погрузилась в моду, глотала журналы, книги по истории моды. Наверное, это была еще одна разновидность иллюзии. В конце концов, набралась сил и отправилась к Кулешову, с Женей говорить было бесполезно, я же была растерзанной девочкой, не больше. Выложила Максиму Сергеевичу все, как есть, вспомнила себя прежнюю, студентку отличницу, бабушкину внучку. Сказала, что мне все равно, что будет, но историю его теплых взаимоотношений с Женей узнают все вокруг, Кулешов тогда первый раз собирался баллотироваться в Думу. А у меня по глупой случайности оказались фото наших забав. Кулешов быстро согласился, спросил, чего я хочу. Я не хотела денег, это было бы слишком похоже на какой-то киношный шантаж, я хотела новую профессию. В общем, он оплатил мне обучение в Лондоне в Parsons колледж и жизнь там. Это был шанс, и я собиралась им воспользоваться, шанс очнуться, хотя, наверное, к моменту моего разговора с Кулешовым я уже очнулась, иначе так бы и продолжала плыть по течению. Я должна была стать лучшей в своем новом деле, и я делала для этого все. Лондон был отличным местом для исцеления от всех моих бед, Parsons колледж напоминал какой-то современный вертеп. Лондон был глотком свободы, всего того, чего у меня не было в Плешке, когда со стены на меня смотрел бабушкин портрет. В колледже мы учились как безумные, оказалось, что модная индустрия совсем не легкое дело, я посещала лекции и мастерклассы, стажировалась в Bergdorf Goodman. В общем все удалось, я вернулась в «Весну», сделала один заказ с Маурицио, обставив его по всем фронтам, а потом стала заниматься этим сама. — Лиза вновь поймала себя на мысли, что говорит слишком много, но, начав ворошить прошлое, она уже не могла остановиться. Слова лились будто сами собой, воспоминания всплывали одно за другим, оказалось, что, помимо тягостным минут те давние дни хранили много хорошего: новых впечатлений, тепла, света. — Знаешь, в колледже я выбивалась из толпы. Однажды в промозглый и снежный день я встретила одну девочку с курса — на ней были шорты, куртка с коротким рукавом и шляпа. Я спросила, почему она зимой в шортах, она ответила: «Это фэшн, Лиз». Я тоже постепенно становилась фэшн, хотя до конца, наверное, не стала. Меня все также притягивают простые строгие вещи. Но речь не о вещах, конечно, это было бы слишком просто, а я и так уже очень долго морочу тебе голову. Жизнь постепенно входила в свою колею, в «Весне» мне платили хорошие деньги, и я честно отрабатывала их. Я была поглощена манией шопинга: туфли-сумки-платья, новая машина. Я продала бабушкину квартиру, мама до сих пор считает меня ненормальной — продать квартиру в легендарной высотке и переехать сюда. Но я хотела обновить абсолютно все, я уже не была той Лизой, которой уютно в старом консервативном доме. Меня там все просто душило. Я зарабатывала все больше и больше, а хотела еще больше. «Весна» стала приносить отличную прибыль. В какой-то момент Кулешов продал ее, но для меня это осталось незамеченным, мы с Женей устраивали новых владельцев. Я требовала бонусов и мне их платили. Я стала такой карьерной мегерой, я получала физическое удовольствие от покупок, от своих возможностей и ни за что бы не рассталась с этим. Не в порядке лести, а просто, самым ценным, что я приобрела за эти годы, было знакомство с твоей мамой, а потом и с тобой.

Катя не выдержала, ее сердце разрывалось на части еще в тот момент, когда Лиза говорила о депрессии после неудавшейся беременности, потом об этих проклятых варрантах, но при словах о том, что заставлял ее делать Женя со своим другом, Кате захотелось кричать, плакать и бросаться вещами. Она не могла себе этого позволить, и вовсе не это было необходимо Лизе. И ни на минуту Катя не осудила ее — она не знала, как сама повела бы себя в такой ситуации. Катя больше не могла сидеть в стороне, она придвинулась к Лизе, обняла ее, накрывшись одним с подругой пледом. Лиза дрожала как осиновый лист, у нее были ледяные руки и неестественно разрумянившееся лицо, и если кошки скребли на душе у Кати, что творились внутри у подруги она и представить себе не могла. Они сидели в тишине несколько минут, как жертвы кораблекрушения, как застывшие трупы в пепле в Помпеях, — некстати пришло в голову Кате.

— Все было отлично, долгих шесть лет, у меня были деньги, модные показы, я выплатила ипотеку за эту квартиру. Побывала в Сиднее и в Рио-де-Жанейро. Жизнь была прекрасна. Я даже стала мечтать о ребенке из ЭКО, я могла многое ему дать. Наверное, просто хотела кого-то затопить своей любовью. А потом появился Женя со словами о том, что «Весну» покупает Корнилов. Сначала я даже не связала его с тем мужчиной из своего прошлого, так очередной форбс с первых полос деловых газет, которые я теперь не читала. Женя заявил, что ради сохранения своего положения я должна разыграть перед Корниловым странную игру. Тот наведывался в закрытый клуб и хотел, чтобы его развлекала не обычная девушка, а наряженная в японскую гейшу. Я сопротивлялась, но Женя пригрозил мне, что ты и твоя мама увидят эти ужасные снимки почти семидетней летней давности, и я согласилась. — Катя вздрогнула как от удара, Лиза попробовала отодвинуться, но подруга ее не отпустила. — Ну, знаешь, вставать на путь разврата мне было не впервой. Да и Женя убеждал, что, кроме ритуального чаепития, ничего и не будет. Мы быстро добыли кимоно в Большом театре, я взяла пару уроков и отправилась на встречу с Алексеем. Боже, да я чуть сознание не потеряла, когда поняла, что это он. Но я послушно играла свою роль. Первый раз Корнилов был грубым и хмурым, а однажды ужасно больным и печальным, и у меня сердце разрывалось от жалости. Я больше не играла, просто утешала его, как могла. О, Боже! — Лиза побледнела и бросилась вон из комнаты. Катя услышала звук захлопнувшейся двери и потоки льющейся воды.

Спустя несколько минут Лиза вернулась, обессиленная и с потухшим взглядом. Она должна была договорить — оставалось совсем немного.

— Ну а потом он с Сергеем ввалился в мою квартиру, — она улыбнулась обескровленными губами. — Это был какой-то воскресший кошмар. И начались все эти встречи, ужины, разговоры, взгляды. Он был то обаятелен, то бесконечно отстранен. А я проваливалась все глубже и глубже. Falling in love, как девчонка. Потом поездка к родителям, потом ночевки друг у друга. Знаешь, я даже пекла ему бабушкин торт. И все время думала, что такое могло произойти в Японии, что у него появилась эта идея встреч с суррогатной гейшей. Он так ее, вернее, меня называл: суррогат.

— Ты была с ним как гейша уже после того, как вы начали встречаться по-настоящему? — спросила Катя.

— Была, один раз, — кивнула Лиза.

— Бедная моя, — Катя сжала ее ладонь. — Ты, наверное, с ума сходила от ревности, не понимая, к кому из вас он привязан больше. И я не понимаю, почему ты винишь только себя? — взорвалась она. — Корнилов встречался с тобой и ходил в какое-то странное место, почти в бордель! Ты не изменяла ему, ты была с одним и тем же мужчиной. А вот он, он же изменял тебе! — Катя нервно ходила по комнате.

— Катя, сядь, у меня голова кружится, — тихо сказал Лиза. Катя резко почти упала на диван. — Я же тебе еще не сказала, за все эти мероприятия, — Лиза неопределенно махнула рукой, — Денисенко, один из нынешних владельцев «Весны» передал мне 10 процентов акций компании, которой принадлежит магазин. Такова вот цена дискредитации Корнилова. — Лиза не стала вдаваться в детали взаимоотношений собственников «Весны» и тайных мотивов каждого из них, не стала говорить о своих наполеоновских планах сохранения «Весны». Почти все она уже сказала. — Ну а сегодня утром приехал Алексей, он узнал про эти акции. Смешно, правда, мою жизнь губят то варранты, то акции. Мне вообще нельзя притрагиваться к ценным бумагам. — Лиза хрипло рассмеялась. — А я открыла ему, держа в руках то самое кимоно, которое хотела вернуть в театр, навсегда прекратив эту историю. А историю прекратил он. Вот и все. — Лиза опустила голову на подушку и, перестав сдерживаться, зарыдала в голос.

— И он, конечно, не дал тебе объясниться? — тоном обвинителя спросила Катя. По собственному опыту она знала, мужчины слишком спешат делать выводы, принимая на веру то, что требует долгих объяснений.

— Дал, но что я могла ему сказать? Я не стала ничего отрицать и объяснять. Я играла в гейшу и лгала ему. Зачем говорить что-то еще? — сквозь всхлипы проговорила Лиза.

Никто не произносил ни слова, у Кати зазвонил телефон, она отключила его, понимая, что сейчас любой посторонний разговор будет лишним. Лиза плакала, теперь уже почти беззвучно, только вздрагивала иногда, и это было печальнее, чем громкие рыдания, в которых была хоть какая-то жизнь.

— Теперь ты, наверное, не захочешь со мной общаться, — подняла мокрое от слез лицо Лиза. — Я все пойму, я ожидала этого. Но больше не могла молчать. Алексей что-то может сказать Сергею, он — тебе. Уж лучше я сама. Я хотя бы рассказала всю историю.

— Лиза, ну что ты говоришь? — вспылила Катя. — При чем здесь «я не захочу с тобой общаться»? Ты — моя подруга. И это не зависит от твоего прошлого, твоих поступков. Неужели ты бы прекратила со мной дружить из-за чего-то, что я сделала по отношению к Сергею или к кому-то еще?

— Нет, конечно, — возразила Лиза. Она и поверить не могла, что Катя все воспримет именно так, хотя, если задуматься, сама она бы повела себя также. — Но ты просто не могла сделать что-то, настолько плохое.

— Ох, Лиза, не говори так. И, главное, ты тоже не сделала ничего плохого, плохо сделали тебе.

— Я не знаю, вернее, я считаю, что сделала плохое. Я причинила боль Алексею. Я обманывала его. И я поверить не могу, что ты так спокойно отнеслась к моему рассказу.

— Нет, Лиза, я не отнеслась к нему спокойно. У меня все болит за тебя. Я ненавижу всех этих людей, кто так поступил с тобой, и сейчас я ненавижу Корнилова, потому что ты моя подруга, и я всегда буду смотреть на ситуацию, давая тебе сто очков вперед. Иначе — это не дружба. — Катя замолчала, Лиза тоже не произносила ни слова. — Когда ты заговорила о том, что я не захочу тебя видеть, мне стало страшно, и я почему-то вспомнила свою подругу Машу. Помнишь, я говорила тебе о ней, мы дружили с Университета, а потом она все сделала, чтобы разлучить меня с моей большой первой любовью почти накануне свадьбы, старалась навредить как можно сильнее, уже когда мы стали встречаться с Дорофеевым. Больше года назад она погибла, а я все думаю, что, наверное, со временем простила бы ее. Сейчас я помню только нашу общую радость студенчества, а не причиненное ей зло. И, когда я представила, что могу потерять и тебя, мне стало страшно. Я тебе обещаю, что никогда от тебя не отвернусь.