Танки генерала Брусилова
Шрифт:
– Пока сие только опыт. За зиму настелим доски на старую лохань, подготовим пяток добровольцев, готовых садиться на почтовую марку, и вуаля. У нас есть морской аэродром, хоть и не ясно для чего нужный.
– В девятьсот седьмом я с трудом настоял, что крайне потребны корабли, способные спускать десантные танки на берег, минуя порт. Раньше едва упросил Его Императорское Величество одобрить ледокол. До этого чуть жизнь не отдал, добиваясь постройки подводных лодок и маток с миноносками. Три раза в точку попал. Так поверьте, Ваше Императорское Высочество, и в четвертый раз не ошибусь.
– Спасибо, Степан Осипович. Раз вы считаете правильным, авиаматке – быть.
На следующий день адмирал получил телеграфическое сообщение от Колчака: срочно выезжаю в Николаев для переустройства баржи под деревянный настил. Небольшую баржу узлов до двадцати сможет разогнать крейсер или эсминец, прикинул Макаров. Для начала – неплохо. А там, бог даст, от щедрот великого князя и пароход какой-нибудь объявится.
В начале декабря 1913 года капитан первого ранга Колчак, уполномоченный Морским ведомством начальствовать на строительстве и вводе в строй авиаматочного судна, прибыл в Николаев на завод «Наваль». Увиденное повергло его в уныние. Предприятие не казенное, а состоявшее во владении Петербургского международного промышленного банка, выполняло крупный заказ для Южного флота – серию эскадренных миноносцев «Беспокойный», «Дерзкий», «Гневный», «Пронзительный». Подряд на перестройку баржи, принятый заводчиками с обязанием выполнить ее к 15 марта, не слишком много значил для «Наваля».
Александр Васильевич со смесью ужаса и брезгливости увидел поднятую на кильблоки будущую авиаматку. Именно такое моряки именуют «калошами» или «корытами». Деревянный остов частично сгнил, обшивка проржавела во многих местах. Естественно, конструкторы завода, сверх меры загруженные иными заданиями, даже не начали чертить документацию на ее переделку.
Сдержав гнев, готовый перехлестнуться через край, каперанг вернулся к барже, помнившей расцвет правления предыдущего Императора, закурил и задумался. Можно засыпать министерство и Севастопольское адмиралтейство рапортами, снова беспокоить великого князя, обмолвившегося о переделке парохода или даже старого крейсера в авианесущее судно. Нужно ли? Взлет и спуск колесных аэропланов на корабли толком не освоен, а в России даже не опробован. Как ни безумно жаль стремительно уходящего времени, до лета следующего года придется доказать благоразумность данного проекта или убедиться в его порочности.
Загасив папиросу, офицер вернулся в заводоуправление и добился пересмотра договора. Все усложняющие детали – долой. Нужно сделать только ремонт корпуса, приспособы для размещения в трюме бочек с бензином, маслом и запасных частей. Поверх бортов укрепляется дощатый настил длиной двести футов и шириной двадцать пять футов. В носовой трети подъем – пусть самолет отрывается от палубы под углом восемь-девять градусов. Колчак отказался от постановки крана для извлечения гидропланов из воды, элеватора для трюмных грузов, зато добился вписания в контракт разорительных штрафов при опоздании с заданием. Пообещав регулярные визиты, он поехал в летную школу.
Детище великого князя Александра Михайловича как раз переехало с неудобной площадки в самом городе на север, за речку Кача. Наряду с упражнениями на колесных бипланах Сикорского севастопольские пилоты начали тренировки на летающих лодках Кертиса.
Приняв рекомендательное письмо великого князя, равное приказу выполнить порученное ценой жизни, Константин Арцеулов, прославленный покоритель штопора и инструктор школы, задал Колчаку единственный вопрос:
– Александр Васильевич! Перед тем как строить авиаматку и отбирать добровольцев к спуску на нее, вы сами хоть раз летали над морем?
– К стыду своему признаюсь – нет. Раз только на «Илье Муромце» пассажиром поднимался, над Гатчиной.
– Не то, совсем не то. Не побрезгуете попробовать? Только быстро, зимний день короток.
На летном поле инструктор проверил меховую амуницию пассажира, повторил строгий наказ ничего не трогать в кабине.
– Вы рассматриваете палубу идущего парохода как идеальную двигающуюся плоскость. Так вот, мало того, что судно качается. Дым из трубы, ветряные завихрения вокруг мачт и труб изрядно влияют на полет. Знаю-знаю, Его Императорское Высочество писал о буксируемой барже. Но это – опытовое судно, верно? Для морской авиации требуется самоходная матка. Я зайду с кормы на пароход, а вы глядите и представляйте себя в роли пилота, которому нужно попасть на его палубу и удержаться. Иначе – смерть. Поехали-с!
Когда натужно тарахтящий биплан отвалил версты три за запад от побережья, каперанг, не причислявший себя к любителям праздновать труса, ощутил легкий нервический озноб. Берег остался за спиной, перед носом через прозрачный круг пропеллера до горизонта виднеется суровое зимнее море в пенистых волнах, в которых мелькали отдельные льдины. Как ни благонадежен мотор завода Фрезе, при отказе самолет непременно свалится в воду. И – о’ревуар.
Колчак оглянулся. Лицо Арцеулова за прозрачным козырьком, в маске и очках ничего не выражает. Что делает этот странный человек? Скорей всего – просто пугает новичка.
Набрав полверсты высоты, С-10 накренил крыло влево и заложил вираж в сторону Севастополя. Там инструктор выбрал крупный пароход, взявший курс на Босфор, облетел его по кругу, потом зашел назад и прицелился ему в корму, словно стараясь притереть машину на коротенький квартердек перед палубной надстройкой.
Не известно, что подумали матросы с греческого сухогруза, увидавшие русский аэроплан, норовивший таранить их судно. Колчак попробовал вообразить себя в военной машине, под брюхом которой висит торпеда калибром четырнадцать дюймов.
Гул мотора превратился в стрекотание – Арцеулов сбросил газ. Очевидно, что скорость аэроплана не намного выше таковой у судна, набравшего не менее двадцати узлов. И все равно, грек кажется черточкой на море, хоть и втрое длиннее оставленной в Николаеве баржи.
В сотне саженей от кормы Александр Васильевич мысленно бросил торпеду. Если заходить с задней проекции, цель мала. А ежели чуть сбоку – промахнуться сложно. Только в эту минуту по аэроплану будут стрелять пулеметы и винтовки, какие только найдутся на борту.
Свободный пятак на корме промелькнул за секунду, когда самолет подбросило вверх и швырнуло в сторону. Колчак судорожно схватился руками за стенки кабины, ощутив, с каким трудом пилот поймал управляемость, или, как говорят летчики – рулевание. Арцеулов задержал машину над самыми верхушками волн и как ни в чем не бывало отправился на второй заход. На этот раз взял чуть правее, пронзив черное облако из дымовой трубы. Самолет снова подбросило и уронило, но иначе. Каперанг понял, что хотел ему показать инструктор – восходящие потоки от машинного тепла и вихри от труб и мачт непредсказуемы.