Тарен странник
Шрифт:
Тарен некоторое время молчал, глядя без всякой гордости на выкованный им клинок.
– Ты уже научил меня многому, – наконец сказал он Хевидду, – Я благодарен тебе, хотя и понял, что не обрету то, что надеялся обрести. Не получилось из меня настоящего кузнеца.
– Эй, эй, парень! – вскричал Хевидд. – У тебя есть задатки настоящего мастера. А такое нечасто можно отыскать во всем Прайдене.
– Мне приятно слышать эти слова от тебя, мастер, – ответил Тарен. Но в глубине души я знаю, что это не мое ремесло. Что-то влечет меня дальше. Я должен продолжать искать свою судьбу, как бы мне ни хотелось остаться у тебя.
Кузнец молча покивал.
– Странник, –
Тарен грустно усмехнулся, глядя на грубо сделанный клинок.
– Это простое, неблагородное оружие как раз подходит мне, безвестному страннику, – сказал он. – Он был бы не такой неуклюжий, сумей я сделать до него дюжину мечей.
– Дюжину? – фыркнул кузнец, провожая Тарена и Гурджи. – Дюжину? Какая разница, сколько ты выковал мечей? Главное, как тебя выковала кузница! Я же говорю, что кузница – это жизнь! Не отворачивай лицо от опаляющего тебя огня! Не бойся испытаний, и ты отлично справишься с любым молотом и наковальней!
Хевидд Кузнец долго махал им вслед своей закопченной пятерней. Неутомимые путники направили своих коней на север. Они неуклонно продвигались вперед по богатой долине Великой Аврен. Несколько дней пути мимо ухоженных полей, небольших хуторов и живо писных рощиц привели их на окраину большого селения Коммот Гвенит. Тут внезапно хлынул сильный ливень, и они, пришпорив коней, галопом понеслись к первому попавшемуся на глаза убежищу.
Это было, казалось, беспорядочное скопление амбаров, конюшен, курятников. Разномастной и разновеликой толпой они будто бы разбрелись в разные стороны. Но когда Тарен спешился и поспешил к хижине, затесненной среди этого скопища построек, он понял, что все они связаны переплетением узких дорожек и любая из них непременно вывела бы его к двери, которая открылась за мгновение до того, как он постучал.
– Добро пожаловать, – задребезжал слабый голосок, будто веточка в огне треснула.
Гурджи первым нырнул в дверь, спасаясь от потоков дождя. Тарен вошел следом и увидел согбенную старую женщину в сером невзрачном платье, кивком приглашающую их к очагу. Ее длинные распущенные волосы были такими же белыми, как и висевшая у нее на поясе заплетенная косицами шерсть. Тонкие и костистые, словно два веретена, ноги выглядывали из-под подола ее платья. Лицо женщины было покрыто густой сетью морщин, щеки ввалились, но эта старая женщина вовсе не казалась слабой и немощной. Время и жизнь высушили и закалили ее, будто корень векового дерева. Серые небольшие глаза ее оставались яркими и остро поблескивали, будто пара новеньких булавочных головок.
– Я Двивач Ткачиха, – ответила она, когда Тарен вежливо поклонился и назвал себя, – Тарен Странник, говоришь? – повторила она, сочувственно улыбнувшись, – По тебе и в самом деле видно, что ты немало побродил по свету. Бродить тебе приходилось много, мыться выпадало гораздо меньше. Все невзгоды пути я вижу на твоем лице так же ясно, как основу и уток на моем ткацком станке.
– Да, да! – обрадовался Гурджи. – Смотри, нитки и перевитки, мотки и узелки! Их так много, что бедная, слабая голова Гурджи не выдерживает этого круженья и кружевенья!
Теперь и Тарен заметил высокий ткацкий станок, стоящий, как громадная арфа с тысячью струн, в углу хижины. Вокруг него громоздилась гора катушек и ниток всех цветов, с боковых стоек свисали мотки пряжи, шерсти и льна, по стенам хижины были развешаны куски законченной материи, некоторые из которых пестрели яркими красками, другие удивляли замысловатым узором, третьи успокаивали глаз чистотой цвета и простотой рисунка, но были и такие, что вызывали небывалый восторг тонкостью и неуловимым мастерством, словно бы не сотворены они руками, а созданы самой природой. Тарен изумленно оглядывал это бесконечное разнообразие, потом повернулся к ткачихе из Гвенита.
– Твое мастерство превосходит все, что я когда-либо видел и знал, – воскликнул он с восхищением. – Расскажи, как творится такая работа?
– Рассказать? – хихикнула ткачиха, – Мои уста устанут прежде, чем твой слух насытится. Но если ты посмотришь, то увидишь.
С этими словами она проковыляла к станку, взобралась на скамейку перед ним и с удивительным проворством принялась двигать деревянный челнок взад и вперед, непрестанно нажимая ногами на педали внизу и едва взглядывая на работу своих рук. Наконец она остановилась, подняла голову и впилась своими серыми булавочными глазками в Тарена.
– Вот как это делается, Странник, – сказала она, – нитка за ниткой, узелок за узелком, но каждая вещь по– своему.
Восхищению Тарена не было предела.
– Этому я бы с радостью научился, – страстно сказал он. – Искусство кузнеца не стало моим. Может, ремесло ткача мое? Не возьмешься ли ты научить меня?
– Я это сделаю, раз ты просишь, – ответила Двивач, – но предупреждаю: одно дело – восхищаться куском прекрасно сотканной материи и совершенно другое – самому сидеть за станком.
– Благодарю тебя! – воскликнул Тарен. – Я не боюсь работы. У Хевидда Кузнеца я не отшатнулся от пламени горна, не сторонился раскаленного железа, а ткацкий челнок, думаю, будет полегче, чем кузнечный молот.
– Ты так думаешь? – спросила ткачиха с сухим смешком, который прозвучал, как короткий звон оборванной шелковинки. – Ладно, что для начала будешь ткать? – хитро прищурилась она. – Ты называешь себя Тареном Странником? Тарен Оборванник, такое прозвище подошло бы тебе гораздо больше. Не хочешь ли соткать себе новый плащ? Тогда тебе будет, что накинуть на плечи, а я погляжу, каково проворство и мастерство твоих пальцев.
Тарен с готовностью согласился. Но на следующий день, вместо того, чтобы учить его ткать, Двивач провела обоих друзей в одну из многочисленных комнат, которая, как увидел Тарен, просто ломилась от наваленной здесь горы шерсти.
– Разберите шерсть, вытащите колючки, выдерните репейники, – приказала ткачиха. – Расчешите, разгладьте осторожно, чтобы твой плащ, Странник, был соткан из шерсти, а не из чертополоха.
Непомерная работа повергла Тарена в отчаяние. Ему казалось, что никогда не сможет он выполнить ее. Но они с Гурджи безропотно принялись за дело. Двивач помогала им. Старая ткачиха весело подтрунивала над неумелыми работниками, а взгляд у нее был такой острый, что малейшая оплошность не ускользала от ее проницательных булавочек-глаз. Она замечала малюсенький узелок, каждое пятнышко или едва видимый изъян и обращала внимание Тарена на эту погрешность в его работе не окриком, не словом, а резким и болезненным ударом веретена по костяшкам его пальцев. Но всего болезненней Тарен воспринимал не эти удары, а то, что эта сухонькая женщина, несмотря на годы, работает быстрее, проворнее его и, самое главное, совершенно неутомима в работе. К концу дня в глазах Тарена плыл туман, вспухшие и ободранные пальцы саднили, а голова устало клонилась на грудь, будто после тяжелой и многочасовой битвы с множеством врагов. А старая ткачиха оставалась такой же живой и быстрой, словно день ее только начинался.