Тарен странник
Шрифт:
– Я не смогу смотреть в глаза Даллбену или Коллу. Когда-нибудь. Но только не теперь. Я должен пойти своей дорогой, зарабатывая себе на хлеб. Малиновка сама должна искать червей для себя и своих детей. – Он неожиданно замолчал и добавил, глядя на барда, – Ордду. Это ее слова. Они коснулись только моих ушей. Теперь они проникли мне в сердце.
– Черви не самая аппетитная штука, если мне будет позволено высказаться, – поморщился Ффлевддур. – Но это правда, у каждого должно быть свое дело, свое умение. Взять меня, например. Я хоть и король, но лучшего барда ты не найдешь… – Струна на арфе лопнула, остальные напряглись,
Тарен подумал несколько мгновений, потом кивнул.
– Так я и сделаю. Теперь я не стану презирать ничье гостеприимство, будь это самый низкий по званию человек.
Бард расстроенно заморгал.
– Я… я… боюсь, что я не смогу пойти с тобой, старина. Меня ждет мое королевство. Конечно, для меня большее счастье бродить по свету свободным бардом, чем сиднем сидеть на троне. Но я уже слишком долго отсутствую.
– Значит, наши пути опять разойдутся, – печально сказал Тарен. – Придет ли время, когда мы наконец забудем слова прощания?
– Но Гурджи не говорит слов прощания доброму хозяину! – воскликнул Гурджи, – Нет, нет, скромный Гурджи всегда и топом и скоком будет поспешать за ним!
Тарен глубоко вздохнул.
– Твоя верность неоценима, друг мой, – улыбнулся он, – Я буду счастлив, если когда-нибудь смогу отплатить тем же.
– Нет, нет! – запротестовал Гурджи. – Никаких спасибок и улыбок не надо! Гурджи дает то, что хочет отдать его сердце! Он останется и ничего больше не просит. Когда-то ты утешил одинокого, не имевшего друзей Гурджи. Теперь позволь мне утешить доброго хозяина!
Тарен почувствовал горячую ладонь Гурджи в своей руке.
– Даллбен говорил правду, – промолвил Тарен. – Верность – что может быть дороже? Сила, мудрость? Твоя преданность важнее для меня сейчас, чем вся мудрость Прайдена.
На следующее утро Тарен и Ффлевддур снова, уже в который раз, разъезжались в разные стороны. Несмотря на протесты барда, на его уверения, что Ффлевддур Пламенный никогда не заблудится и всегда выберет правильную дорогу, Тарен настоял, чтобы Карр проводила его. А потом, когда бард будет уже на верном пути, пусть возвращается в Каер Даллбен. Или, если захочет, может полетать на свободе, где ей вздумается.
– Я отпускаю тебя, – сказал Тарен, – потому что сам не знаю, сколько еще продлятся мои скитания и куда они приведут меня.
– А куда мы поедем? – спросил Гурджи. – Верный Гурджи без опаски и печалки последует за тобой, о да! Но куда сначала направится добрый хозяин?
Тарен стоял, не отвечая. Он смотрел на молчаливую хижину, на маленький холмик над могилой Краддока, и долина, в которой он провел долгие месяцы трудной жизни, вдруг показалась ему пустой и мертвой.
– Было время, – сказал Тарен, словно бы обращаясь к самому себе, – когда я считал, что строю здесь собственными руками свою тюрьму. Теперь я думаю: смогу ли я еще так же беззаветно трудиться и обрету ли столь же много, как в этой моей благословенной тюрьме?
Он повернулся к ожидавшему его Гурджи.
– Куда направимся? – Он опустился на колени, набрал полную пригоршню сухой травы и подбросил ее в воздух. Весенний
– Туда, – сказал Тарен. – Туда, куда дует ветер. Мы пойдем вместе с ним и следом за ним.
Ни Тарен, ни, тем более, Гурджи не хотели бросать овец на произвол судьбы. Поэтому они ушли из долины в сопровождении небольшой блеявшей отары. Тарен собирался оставить овец на ближайшем же крестьянском дворе, но прошло уже несколько дней пути, а он не видел ни одного хутора, ни единой хижины. Двое путников поначалу направлялись на юго-восток, но вскоре Тарен отпустил поводья Мелинласа, и хотя конь все время клонил больше к востоку, чем к югу, он мало беспокоился и не обращал на это никакого внимания, пока они не оказались у берегов широкой, быстро несущейся реки.
Здесь простиралось прекрасное зеленое пастбище. Впереди Тарен заметил пустой загон для овец. Воротца были распахнуты настежь, будто обитателей загона ждали с минуты на минуту. Хижина с низкой крышей и длинные навесы были ухоженными и чистыми. Ясно, что хозяева здесь не ленятся. Пара длинношерстных коз ощипывала листья с невысокого деревца во дворе. Тарен с удивлением осматривал необычную крестьянскую усадьбу. Особенно его поразили корзины. Большие, маленькие, средние, они лежали повсюду: вокруг хижины и под деревьями, торчали на кольях забора, грудой лежали под навесами, даже на ветвях деревьев. На некоторых деревьях, росших по берегу реки, были устроены прямо среди ветвей легкие деревянные платформы. А на самой реке Тарен увидел нечто, показавшееся ему похожим на небольшую плотину из аккуратно переплетенных ветвей. На деревянных кольях вдоль берега были развешаны сети, стоял лес воткнутых в песок удочек, а некоторые были закинуты в воду, и видно было, как поплавки медленно плывут по течению.
Изумленный этим ухоженным и как бы безлюдным крестьянским хозяйством, Тарен подъехал ближе, спешился. Но лишь только он сделал это, как из-под навеса показалась высокая фигура человека, который легким шагом направился к путникам. Тарен успел заметить и жену крестьянина, которая украдкой выглядывала из окна хижины. В тот же момент, тоже будто бы ниоткуда, на улицу вывалило полдюжины детей мал мала меньше. Они тут же принялись прыгать и бегать вокруг отары овец, радостно смеясь и выкрикивая:
– Они здесь! Они здесь!
Увидев Гурджи, они тут же забыли про овец и кинулись к нему, так же весело и приветливо приплясывая и хлопая в ладоши. Гурджи растерялся, потом растрогался, а потом и вовсе развеселился и стал тоже плясать, смеяться и хлопать в ладоши, к безмерной радости детей.
Человек, стоявший перед Тареном, был сухой и тощий, как палка, с прямыми и гладкими волосами, падающими на лоб, и яркими голубыми глазами, острыми, круглыми и маленькими, как у птицы. Его узкие плечи и длинные голенастые ноги дополняли сходство с птицей, с журавлем или аистом. Куртка была слишком мала ему, рукава коротки, да и вся одежда, казалось, случайно наброшена на это тощее и неуклюжее тело. Рубаха, куртка и штаны были сшиты из разноцветных кусков-лоскутов – не очень ловко, но зато прочно.
– Я Ллонио, сын Ллонвена, – сказал человек с дружеской улыбкой, – Приветствую тебя, кто бы ты ни был, странник.
Тарен в ответ вежливо поклонился.
– Мое имя… меня зовут Тарен.
– И не более того? – удивился Ллонио, – Твое имя словно бы оборвано на самой серединке. – Он добродушно рассмеялся. – Должен ли я звать тебя Тарен, сын Никого? Тарен из Ниоткуда? Поскольку ты живешь на свете, дышишь и говоришь, ты все-таки сын своих родителей. И, безусловно, ты пришел сюда откуда-нибудь.