Тарзан и потерянная империя
Шрифт:
Фастус пожал плечами.
– Как угодно, – произнес он, – но запомни: его жизнь в твоих руках.
– Вооруженный, он не имеет себе равных, – высокомерно произнесла девушка. – Если ему будет суждено принять участие в схватке, он непременно выйдет победителем и получит свободу.
– А бывает, что цезарь ставит безоружных людей против львов, – напомнил ей Фастус. – Так какой же прок от его искусства владеть оружием?
– Но ведь это подлое убийство! – воскликнула девушка.
– Не стоит так нелестно отзываться о действиях и поступках цезаря, – сурово возразил Фастус.
– Я говорю то, что думаю, – заявила Дилекта. – Пусть он и цезарь, но этот поступок омерзителен, впрочем, не сомневаюсь в том, что император и его сын способны и на худшее.
Ее голос звенел от негодования и презрения. Фастус поднялся с недоброй улыбкой на губах.
– Советую хорошенько все обдумать, – изрек он. – Твой ответ коснется не только Максимуса Прекларуса, тебя или меня.
– На что ты намекаешь?
– Есть еще Дион Сплендидус, твоя собственная мать и Фестивита, мать Прекларуса! Подумай о них.
С этим зловещим предупреждением он развернулся и вышел из ложи.
Начались игры, сопровождаемые грохотом фанфар, звоном скрещивающегося оружия, рычанием зверей и шумом многочисленных зрителей, которые часто вскакивали на ноги, неистово рукоплеща удачливому участнику, либо же выражая свое неодобрение глухим, грозным ропотом. На фоне беспрерывно колышущихся знамен и лент это тысячеглазое чудовище, страшное и жестокое, коим являлась толпа, глядело на кровь и страдания себе подобных, поглощая сладости, пока умирала жертва, или рассказывая пошлые анекдоты, в то время как рабы волокли с арены трупы и сгребали окровавленный песок.
Сублатус немало потрудился, продумывая с префектом-организатором игр программу зрелищ, стараясь предложить публике как можно больше развлечений с тем, чтобы завоевать себе популярность хотя бы таким способом.
Наибольшим успехом всегда пользовались те номера, в которых участвовали представители сословия патрициев, а потому Сублатус очень рассчитывал на Кассиуса Асту и Цецилия Метеллуса, однако для той цели, которая была поставлена, еще важнее был белый варвар-гигант, своими подвигами завладевший умами толпы.
Желая приберечь более опасные игры на вторую половину недели, Сублатус тем не менее решил выпустить Тарзана в первый же день. Таким образом в полдень человек-обезьяна оказался безоружным на арене лицом к лицу с дюжим соперником, имевшим вид заправского убийцы, на которого надели шкуру леопарда вокруг поясницы, наподобие той, что носил Тарзан.
Стража провела их через арену к императорской ложе, где руководитель игр объявил, что схватка предстоит рукопашная и что оставшийся в живых будет объявлен победителем.
– Ворота останутся открытыми, – добавил он, – и если один из противников решит, что с него довольно, он может покинуть арену, в случае чего победа переходит к другому.
Толпа засвистела. Она не собиралась глядеть на мальчишеские драки. Толпа жаждала крови, жаждала будоражащих зрелищ, но коварный замысел Сублатуса состоял в том, чтобы не только расправиться с Тарзаном руками одного из самых страшных гладиаторов, в чьей победе он не сомневался, но, по возможности, унизить белого гиганта, заставив его убежать с арены и тем самым отомстить за свой собственный позор.
Толпа понемногу угомонилась и замерла в ожидании, возможно, потому что предлагаемый поединок представлял для нее спектакль, сулящий немало интересного. Забавно будет поглядеть, как противник послабее пустится наутек.
Публика встретила Тарзана и убийцу с низким лбом аплодисментами, а попутно осыпала бранью распорядителя игр, благородного патриция, пользуясь его беззащитностью перед сплоченным коллективом зрителей.
По команде Тарзан повернулся к противнику и встал в борцовскую стойку. При этом он подумал, что им будет трудно подыскать для него достойного соперника.
Человек с лицом убийцы был чуть ниже Тарзана, под его темной кожей неестественно уродливыми буграми перекатывались огромные твердые мускулы; длинные руки свисали ниже колен, а плотные узловатые икры ног напоминали бронзовую статую на гранитном пьедестале.
Мужчина ходил вокруг Тарзана, примеряясь к противнику. Он состроил свирепую рожу, явно желая устрашить белого.
– Вон дверь, варвар, – гортанно выкрикнул он, махнув рукой вглубь арены. – Беги, пока жив.
Толпа разразилась одобрительным смехом. Такие шутки были в ее вкусе.
– Я разорву тебя на куски! – заорал убийца. Публика снова зааплодировала.
– Да нет, я, пожалуй, останусь, – невозмутимо произнес Тарзан.
– Уноси ноги! – взревел убийца.
Нагнув голову, он двинулся в атаку, словно рассвирепевший бык.
Неожиданно человек-обезьяна в прыжке налетел на своего противника. Все произошло так внезапно и стремительно, что никто, кроме самого Тарзана, не понял, что же случилось. Один он знал, как свернул убийцу жгутом.
Толпа увидела лишь конечный результат – рухнувшую на землю массивную фигуру, которая осталась лежать на песке полуоглушенная, и стоявшего над ней гиганта-варвара, скрестившего на груди руки.
Переменчивая в своих настроениях публика повскакивала с мест, вопя от удовольствия.
– Абст! – кричала она.
В воздухе взметнулись тысячи кулаков, указывая большим пальцем вниз. Тарзан неподвижно ждал, пока убийца, тряся головой, чтобы прояснить сознание, медленно вставал на ноги.
Соперник огляделся по сторонам помутневшими глазами, увидел Тарзана и с яростным воплем бросился на него.
Попав снова в страшные тиски, он опять очутился на земле.
Толпа ревела от удовольствия. Все до единого в Колизее показывали большим пальцем вниз, требуя, чтобы Тарзан прикончил своего противника. Человек-обезьяна обратил взор к ложе Сублатуса, где находился распорядитель игр.